– А колдун уехал в Му́рен, – Барк сложил дрова у жаровни, потрогал остывший уже чайник и расшевелил тлеющие угли.

– В Мурен? Это ещё зачем?

– Сказал, за чёрной козой.

– У нас тут что, чёрной козы не нашлось?

– Нет, вашаслость, только мышастой масти остались, он чёрных-то всех, почитай, порезал.

– А почему сам поехал, а не послал кого?

– Не знаю, вашаслость, да я и не спрашивал, потому как боюсь я его.

Генерал мысленно выругался. Не дело это, когда человек колдовством занимается. Не людское это дело, если уж точно сказать. Это когда айяаррское отродье колдует понятно – им всем место на костре или виселице, а совсем другое, когда люди. И это новое королевское веяние – при корпусе колдуна держать – совсем делу не помогало. Но поперёк королевского указа не пойдёшь.

Раньше и святой отец был против, да только за это его быстро отослали куда подальше, заменили на более покладистого. Так что нынешний не замечает ни колдуна, ни чёрных коз, ни петушиной крови и красных ниток, привязанных на деревьях. Только люди шепчутся и держатся подальше и от походного храма, и от колдуна. Да болтают всякое.

– Ладно, скажи, буду сейчас.

Барк исчез в тот же миг. Исчезать у него получалось гораздо быстрее, чем появляться, и гораздо тише. Генерал, выйдя из шатра, потянулся и поёжился. Небо на западе разлилось закатным багрянцем. В ущелье над рекой соболиной шкурой расстелился густой туман, сквозь который зловещей щетиной торчали чёрные пики елей, и над треклятым Оленьим Рогом засияла россыпь Лучницы. Издевалась над их неудачей, целясь остриём прямо в лагерь. А поверх неё, как королевская тиара, возвышался тонкий серпик месяца рогами кверху. Значит, дождей не будет ещё долго. И то радость.

Успеть бы до зимы…

Осень в горах подбирается быстро. Сегодня утром генерал заметил, как за ночь пожелтели буковые рощи у подножья хребта, и первый журавлиный клин потянулся в сторону юга. Времени совсем мало. Потом перевал занесёт снегом, и останется только ждать весны и надеяться, что за зиму окаянные горцы не наберутся достаточно сил.

Из лагеря доносился запах дыма, каши с мясом и сапожной мази. Перед полевой кухней большой костёр лизал небо огненным языком, трещали дрова, и под бренчанье чьей-то расстроенной дзуны́ хриплый голос напевал песню про найденный клад.

Генерал подошёл к костру. Все вскочили в приветствии, даже босой Ру́эн, чинивший сапог, отшвырнул дратву и шило и отдал честь.

– Сидите, – махнул генерал.

Горец стоял тут же, связанный, ногами в большой деревянной бочке с водой. В прошлый раз колдун сказал так делать, чтобы пленник в камень не ушёл, бормотал что-то про разделение стихий. И раз горец всё ещё тут, значит, колдун был прав, но, может, горец ещё жив только потому, что колдун уехал в Мурен и не успел его допросить?

Генерал помедлил, разглядывая пленника. Не старый ещё, хотя у айяарров по лицу возраст не определишь, невысокий, коренастый, кустистые чёрные брови скрывали хитрый прищур карих с жёлтым обводом глаз. Лицо его распухло от побоев, один глаз наполовину заплыл, а на щеках засохли кровавые следы – видно, что достался он ребятам Урлаха не даром. Рядом валялась его куртка, подбитая мехом рыси, берет с пером цапли, ремень и сапоги.

«Клан заклинателей, надо же! Какая удача!», – подумал генерал, разглядывай длинную каплевидную серьгу из обсидиана, лежавшую поверх куртки.

За те семь лет, что он воевал с горцами, научился уже разбираться в клановых знаках. У каждого клана свой камень. У этих – обсидиан, чёрная кровь. Клан заклинателей – самый близкий к верховному айяарру и самый опасный. Болтали про них всякое: что камень умеют оживлять и заговаривать, золотую жилу вывести на поверхность, находить алмазы. Сам он этого не видел, но слышал часто, а вот что устраивать обвалы и камнепады они умели – это он видел сам. В первый штурм Оленьего Рога на их передовой отряд упала скала, похоронив под собой больше сотни солдат…