– Хочу привести себя в форму, – объясняла она. – Вам не понять, вы не рожали. Хочется снова ощутить радость движения, когда все тело тебя слушается…

А вот Леночке в колледже не нравилось ничего. В начале семестра она еще хоть как-то старалась, промежуточные зачеты сдала, но к середине ноября ее усердие сошло на нет. На парах она теперь дремала или задумчиво черкала что-то на последних страницах тетради. Если ее спрашивали, она вздрагивала и выпрямлялась, будто кол проглотила, но чаще всего не понимала, чего от нее хотят, и в журнале появлялась очередная двойка. Катя сначала думала, что Леночку заинтересует что-нибудь из предметов: хирургия, анатомия, ну хотя бы безобидная латынь. Потом надеялась, что хотя бы двойки ее проймут, но соседка, кажется, вообще не интересовалась своими оценками.

Очень скоро их так завалили домашними заданиями, что впору было сутками сидеть над книгами. Но Леночка после уроков обычно уходила гулять в поля за колледжем и возвращалась только к вечеру, иногда – с красными опухшими глазами. При этом она не прекращала рисовать. В ее блокноте были по большей части наброски. Вот Вика жует пирожок, листая учебник. Вот Надя выгибается на коврике для йоги – в плане фигуры Леночка соседке явно польстила, но получилось красиво и вполне похоже. А вот Катя, согнувшись над столом, что-то пишет в толстой тетради. Нарисовано было наскоро, быстрыми скупыми штрихами, но девочки выглядели прямо живыми. Вика даже выпросила листок со своим портретом и отправила маме.

Попадались и пейзажи, они были более подробными. Леночка рисовала карандашом, и ей здорово удавалось штриховкой передавать тени и полутона. Деревенская улица, по которой приезжает автобус из города, вид из окна на сельские домики… А однажды Катя, перелистнув очередную страницу, увидела, что следующий рисунок еще не закончен. На густо заштрихованном фоне выделялось странное черное строение. Больше всего оно напоминало избушку на курьих ножках – был у Кати дома такой сборник сказок с иллюстрациями. Разлапистые толстые «ноги», а на них – дом не дом, какая-то лачуга, похожая на бревенчатый вигвам или чум. Окон не видно, только дверь. На косых бревнах, которые держат крышу, намечена грубая резьба. Ракурс был взят снизу – строение недобро нависало над зрителем всей своей темной массой. Было ясно, что художнице оно совсем не нравится.

– Это не надо смотреть, оно не получилось! – Леночка, неслышно подойдя сбоку, резко выдернула лист из блокнота. Треск сминаемой бумаги слился с удивленным восклицанием Вики.

– Лен, ты чего? Можно же закончить было! Это что за домик такой?

– Никакой это не домик, – отрезала Леночка, комкая листок.

Катя удивленно посмотрела на нее. Никогда прежде она не слышала у соседки такого тона. Леночка отвернулась и пошла к двери. Накинув заношенную розовую куртку, она сунула бумажку в карман, влезла ногами в резиновые сапоги у входа и вышла, хлопнув дверью.

– Чего это с ней? – Катя обескураженно смотрела на блокнот на столе. Дальше были пустые листы. – Ну дорисовала бы потом… Или сказала бы, чтоб не трогали, если ей неприятно, что на незаконченное смотрят. Как там – полработы дуракам не показывают?

– Фиг знает, – пожала плечами Вика. – Она вообще в последнее время странная. Раньше просто нервная была, а теперь еще как будто ее пыльным мешком по голове ударили. На имя-то свое отзывается с четвертого раза.

– Станешь нервной, если тебя на каждой паре ругают, – откликнулась Надя, все это время молча сидевшая на кровати с учебником английского. – Я же с ней за одной партой, ну вы в курсе. Так она вообще на лекциях записывать перестала, только рисует какие-то узорчики в тетради да деревяшку свою на шее теребит. Ох, девки, боюсь, сессию ей не сдать. Поедет обратно в свою Старицу или, как его там, Лебяжье, и навесят ей дома люлей… Поговорила бы ты с ней, Вик, как-никак староста группы.