Вначале Наташа, ещё издали завидев почтальона, начинала мысленно проговаривать: «Хоть бы к нашим воротам подошёл, хоть бы с письмецом». Но после того, как похоронки стали приносить чаще, чем письма, она стала бояться почтальона и, завидев его в окно ещё далеко на дороге, начинала бормотать: «Проходи мимо, проходи мимо, забудь к нам дорогу. Никакого письма не надо, был бы только жив. Вот придёт, сам всё расскажет, тогда уж мы с ним наговоримся, он мне на все вопросы ответит».

Почтальон и в самом деле проходил мимо, и от этого на душе у Наташи становилось спокойнее. Она была уверена, что Андрей как-то проявит себя на фронте, совершит подвиг, может, даже самого Гитлера убьёт и вернётся домой с медалью на груди. Тогда они будут сидеть, обнявшись, втроём, а маленький Андрейка будет рассматривать награду и спросит: «Папа, а ты герой?». Папа ответит как всегда скромно: «Я такой же герой, как все солдаты».

Так, мечтая, она продолжала выполнять домашнюю работу, готовила скудный обед и своё старенькое платье перешивала Андрейке на рубашонки. Для него она ничего не жалела. С зарплаты купила ему нарядный, вязанный из овечьей шерсти костюмчик и шапочку с помпоном, носочки и варежки. Таким рукоделием здесь занимались ссыльные эстонцы. Они продавали свои изделия или меняли их на продукты.

К середине зимы закончились в сарае дрова, а взять топливо было негде. Уголь, привезённый в посёлок, предназначался только для котельной завода и ни под каким предлогом не отпускался населению.

Ходила Наташа с золовкой по очереди на реку рубить чащобу. Возродили старый дедовский способ и наладили производство кизяка: перемешивали солому с коровьим навозом, резали на брикеты, высушивали его, и на месте бывших дровяных поленниц выкладывали его стопками. Но вот какое тепло получали они от этого кизяка, даже теплом не назовёшь, так только, чтобы в доме вода в ведре не замёрзла. Дело в том, что печки в домах и квартирах не были приспособлены для такого топлива, плита от колосников находилась высоко, и слабо тлеющий кизяк с трудом нагревал плиту. Кастрюли поменяли на чугунки, они ближе опускались к огню, в другой посуде обед было не сварить. На электроплитку надежды не было, всю мощность со слабенькой электростанции забирал завод, посёлку оставляли только на освещение.

Вслед за холодом пришёл голод. Картошка ещё была в доме, но и та быстро убывала, так как, кроме неё, больше ничего не было. Картофель по нескольку раз сортировали, оставляя самую мелочь на семена, потом стали съедать семенной картофель, оставляя на семена картофельную кожуру. Всем выдали продуктовые и хлебные карточки. Но хлеб в пекарне не выпекался, выдавали мукой по четыреста граммов на человека. На продуктовых полках магазина мышь повесилась: ни крупы, ни консервов, всё как будто метлой вымели.

С нетерпеньем ждали лета. Оно пришло, и народ немного ожил. Открылись у всех кулинарные способности, щи варили из крапивы и лебеды, готовили грибы, которые раньше не считались съедобными, в общем, было уже, чем червячка заморить.

У семейства Ищуков в огороде выросла большая тыква, и у золовки пропал сон. Под её подозрение попали четыре пацана с девчонкой, дети теплотехника, живущие неподалёку в казённой квартире. Эти хулиганы, как ей казалось, положили на тыкву глаз и могли её украсть. На любой шорох и шум она подскакивала, бежала к окну или сразу на крыльцо, всматривалась в темноту и кричала в огород:

– Вижу вас, стервецы!

Миловал Господь, тыква до осени осталась не тронутой. Потом её парили и раз десять варили вкусную кашу. С дровами вот только проблема никак не решалась. Географически посёлок находился в степном регионе, и надеяться на то, что полынь вырастит размером с дерево, было бесполезно.