Взрыв милицейского красноречия иссяк столь же внезапно, как и возник. Курносый усатый мужик, многозначительно улыбаясь, смотрел на Игната умными глазами и ожидал ответного слова. Однажды уже вскипавшая злость снова завладела Игнатом.

Набрав в легкие побольше воздуха, стараясь выговаривать слова спокойно и чуть насмешливо, Игнат заговорил:

– Вы хотите, чтоб я предложил вам взятку? Я принесу деньги, вы при свидетелях схватите меня за руку, и привет, я подставлен. Срабатывает нехитрая формула: «Раз откупался, знать, есть от чего отмазываться, а следовательно, виновен». Приемчик вполне в духе детективного романа, написанного чудовищно интеллигентной выпускницей Литинститута. Однако, раз уж вы завели разговор о стереотипах детективных сюжетов, позволю себе вас... то есть тебя немного поправить. Сюжетная схема: все менты сволочи, кроме одного «правильного» Робин Гуда в серых погонах, – нынче не в ходу. Гораздо чаще в литературе используется вариант, когда персонаж, оказавшийся в моем положении, – безвинная жертва, припертая к стенке обстоятельствами, – дабы не угодить за решетку, вынужден долбануть со всего маху кулаком в рыло мусору-шкурнику, выпрыгнуть с разбега в окошко и самостоятельно распутать уголовное преступление, в котором его обвиняют, но которого он не совершал.

– Угу. – Персонаж с усиками подчеркнуто медленно встал, обогнул не спеша двухтумбовый письменный стол, подошел вплотную к Игнату.

Игнат поднялся с жесткого казенного стула, повернулся лицом к «Гитлеру».

Давно требующий ремонта, тесный служебный кабинет. Десять квадратных метров. Одно окно, грязные шторы, письменный стол, обитое дерматином мягкое седалище для кабинетного работника, простецкий колченогий стул для посетителя. Вдоль стен шкафы-стеллажи забиты до отказа канцелярскими папками. Посередине служебного помещения на пятачке свободного пространства застыли друг напротив друга два человека. Один, усатый, широко улыбается, глядит с прищуром. Другой скривил рот в надменной полуулыбке, смотрит исподлобья.

– Угу. Кулаком в рыло, говоришь, менту поганому, волку позорному, и прыг в окошко со второго этажа?

– Так это в литературе. А в жизни все по-другому. По жизни можно запросто напрячь связи, например на телевидении, и устроить шибко наглому мусору веселенькие разборки под объективом телекамеры и с соответствующими комментариями.

– Угу. Связи, говоришь?

Удар кулаком в низ живота Игнат пропустил. Мужичок с нелепыми усиками ударил без замаха, удивительно резко и сильно. Сергач ответил инстинктивно – тело, согнутое ударом, само выбросило вперед локоть, пальцы сами метнулись к шее противника. «Гитлер» проворно крутанулся на каблуках, пропуская руку Игната мимо себя, шлепнул по бьющей конечности обеими ладонями, зафиксировал хват на локте и запястье, чуть согнул колени, приседая, чуть усилил захват кисти, слегка надавил на локоть, и готово – Игнат упал на колени, ткнулся лбом в грязный пол, перестав чувствовать что-либо, кроме острейшей боли в вывернутой за спину руке.

– Тсс! Тихо, не ори, Игнаша. Терпи, терпила. Я тебя, мразь, из любой позиции сделаю, усек? Если бы я, Игнаша, занимался делом об убийстве Овечкина, поверь, милый, так или иначе, но ты б давно нюхал парашу и без всяких затей с разговорами да подначками. Парился бы ты в камере хотя бы за ради профилактики, усек? Но, к величайшему твоему счастью, милый, я занимаюсь другим делом, о другом убийстве, и по ряду причин мне невыгодно, чтобы на тебя повесили смерть Овечкина, усек? Я твой друг, дурачок! Я очень хочу понять, кто на самом деле придушил Дмитрия Геннадиевича Овечкина. Очень! Кто, зачем и почему. А время я на тебя потратил, представление специально для тебя устроил с заумными разговорчиками вначале и рукоприкладством в конце еще и для того, чтоб ты свое место знал, собственную ничтожность понимал. Никто тебя от меня не защитит, не отмажет – запомни на будущее. Плевать мне на все твои «крыши»! Понял? Понял, я спрашиваю?