– Ты испортила мою жизнь! – Глаза оставались прикованными к прозрачной дорожке на стекле, образы прошлой ночи будто отражались в этой бесцветной капле. Я видела в ней отца. Он кричал на мать и швырнул ее любимую фигурку голубя в стену, а мама плакала. – Ты – мой туберкулез. Мой рак! Ты – самая большая ошибка в моей жизни!

Еще один образ сформировался в другой скользящей капле воды. Дверь моей комнаты. Отец оперся на нее и стучал кулаками.

– Заткни эту девку, Мерве!

Сестра нашла убежище в моих объятиях. Пока отец пытался выбить дверь, она прижалась головой к моей груди и безудержно плакала.

– Заткни свою сестру! Замолчи! Мерве, я тебе говорю, заткни ее! – Дверь внезапно открылась.

– Мерве!

Вздрогнув, я вынырнула из воспоминаний. Когда посмотрела на того, кто положил руку мне на плечо, увидела, что это не отец звал меня, а Бушра.

– Доброе утро, – сказал она, приподняв одну бровь и взглянув на меня с беспокойством. Бушра положила свой детективный роман на стол и медленно села рядом, ее глаза все еще блуждали по моему лицу.

– Доброе утро.

Пока мы смотрели друг на друга, шум дождя и гул класса сопровождали тишину в моем сердце.

– Что с тобой? – спросила Бушра. Не только голос, но и ее большие карие глаза, которые выглядели гораздо живее моих раскосых черных, были наполнены беспокойством.

– Ничего. – Я медленно отвела от нее взгляд. – Все как обычно.

– Выглядишь так, будто у тебя снова была бессонная ночь, – сказала Бушра.

Я вздрогнула, но на самом деле не телом, а душой. Ночные события продолжали звучать в голове. Тяжело сглотнула и уставилась на доску перед собой.

– Эй! Ты не собираешься мне рассказать?

Положила руки под стол, на колени. Пока впивалась длинными ногтями в ладони, глаза смотрели на проекционный экран. Воспоминания о произошедшем запрещали мечтать о будущем. Не знаю, хотела ли Бушра, чтобы я рассказала о проклятиях и оскорблениях, которые отец всю ночь швырял в адрес матери, о рыдающей на моей груди Дефне или о жизни, которая рушилась и давила на меня? Я к этому привыкла. Все эти вещи стали нормой, как повседневная необходимость в нашем доме.

Традиция семьи Каракую заключалась в том, чтобы драться, выслушивать оскорбления и вытирать слезы Дефне.

– Нечего рассказывать, – сказала я. Преподаватель вошел в кабинет и закрыл дверь. Я была благодарна ему за то, что пришел. – Поговорим позже.

– Ты всегда меня игнорируешь! – сокрушалась она. – Делай что хочешь, Мерве!

Я промолчала.

Мне не хотелось чувствовать боль.

– Молодежь, все в большой амфитеатр!

Голос декана раздавался из динамиков, расположенных в коридоре. Закрыв книгу и засунув ее в сумку, я встала, прислонилась спиной к окну и принялась ждать, пока Бушра придет в себя. Она была единственной, кого я могла назвать подругой.

– Ладно, – сказала девушка, вешая на руку свою фирменную сумку. – После конференции я пойду на занятия к Джанан-ходже. Наши пути разойдутся в большом лекционном зале… – Драматично положив руку на лоб: – Знаю, ты не будешь скучать по мне…

– Разумеется.

– Ледяная ты фея… – засмеялась Бушра, взяла меня за руку и вытащила из кабинета. Хотя я на мгновение испугалась, увидев толпу в коридоре, но была довольна тем, что удалось вырвать руку из хватки подруги, сославшись на скопище. Выдохнув и закатив глаза, я протиснулась сквозь толпу и подошла к передней части большого лекционного зала, где проходила конференция.

– Интересно, где твоя сестра? – спросила Бушра, оглядывая народ.

– Со своими друзьями.

Открылись двери зала, который мог вместить почти весь университет, и нам, несмотря на небольшую толкучку, удалось войти. Большинство студентов не хотели занимать места спереди, поэтому, ворча, протискивались назад.