– Господин!

Голос Уны и звук упавшей корзины с бельем одновременно привлекли его внимание. Первым порывом девочки было броситься к нему и крепко обнять, ведь она так соскучилась за эти дни. Порой ей казалось, что легат – единственный близкий ей человек, но в голове всплыли слова Эмер, и девочка замерла, не зная, как себя вести.

– Радость моя, ты не ушиблась?

Странное обращение неожиданно сорвалось с губ мужчины прежде, чем он осознал, что сказал. Столько участия и искренней заботы было в его голосе, что девочка тут же сорвалась с места и бросилась к нему. Он легко поднял ее на руки, а она крепко обняла его за шею.

– Господин, прошу, никогда не оставляй меня! – напряжение последних дней дало о себе знать, и девочка всеми силами держалась, чтобы не заплакать. – Где бы ты ни был, что бы ты не делал, возьми меня с собой. Я никогда не стану жаловаться или докучать тебе просьбами, не буду тебе обузой, только разреши быть всегда рядом.

Марк опешил.

– Что-то случилось? Кто-то посмел обидеть тебя? – продолжая держать ее на руках, он чуть отстранил девочку и пытливо вглядывался в ее лицо.

– Нет, – она отрицательно замотала головой. – Я здорова, у меня есть крыша над головой и еда. Только я очень сильно скучала по тебе, а ты все не приходил.

– Прости, – произнес Марк, осторожно ставя ребенка на пол и присев на корточки так, что их лица находились друг напротив друга. – Я действительно виноват перед тобой. Я был очень занят в последнее время, но ежедневно справлялся о тебе у Эмер.

– Она ненавидит тебя, – вырвалось у Уны прежде, чем она успела подумать.

– Знаю, – ответил Марк. – Она ненавидит всех римлян, но меня чуть меньше, чем остальных.

– Тогда почему она живет в твоем доме?

– Потому, что ей больше некуда пойти. Несколько лет назад она потеряла всю свою семью при осаде города. Может быть, чувство вины, а может жалость говорили во мне, когда я взял ее сюда.

После эмоциональной речи Уны Сцевола как-то должен был объяснить, что оставит ее здесь и вряд ли они когда-либо увидятся вновь. Впервые ему было трудно подобрать слова.

– Эмер сказала, что тебе нравится здесь. – Уна кивнула. – Через несколько дней мы выступаем. Возможно, снова будет война. Не здесь, – поспешил успокоить ее мужчина, видя, как расширились глава девочки, – в Риме. Перед этим нам предстоит трудный переход, который, возможно, не все переживут. Я не всегда смогу защитить тебя, а здесь есть люди, которые позаботятся о тебе.

– А кто позаботится о тебе, если что-то случится? Если ты будешь болен или ранен? Кто возьмет тебя за руку, когда тебе станет грустно?

Казалось бы, простые вопросы, но Марк не знал, что на них ответить. Никто и никогда, за исключением его матери, не проявлял столько заботы. «Она совсем ребенок, и я не имею права подвергать ее опасности. Обещание, данное Титу Юнию, я скорее исполню, если оставлю ее здесь», – подумал он. Можно настоять на своем решении, приказать, в конце концов, но ему не хотелось ни огорчать лишний раз Уну, ни предавать ее доверия.

– Будет очень трудно и опасно, – продолжил он, скорее пытаясь убедить себя, чем ее.

– Но ведь ты будешь рядом, – слова прозвучали полупросом-полуутверждением, и Марк сдался.

– Ты должна мне пообещать не жаловаться, не оспаривать моих решений, слушаться во всем, на переходах быть подле меня, а во время сражений не покидать тыл.

– Да, да, да! – счастливая Уна захлопала в ладоши, но легат продолжил:

– Ты наденешь римское платье, возьмешь римское имя и будешь говорить на латыни. Окружающих будут знать тебя как дочь Тита Юния и мою воспитанницу.