Руни ходила в частную школу в Лондоне, и там из девочек она практически ни с кем не общалась, и Глэдис думала, что это связано с тем, что общаться её дочери проще с мальчиками, чем с девочками.

С похода на рынок шло время, и через три дня Глэдис забыла о тех больных мужчинах. Своё завещание она также не искала, даже не зная, что Энтин его оформил. Оно лежало в ящике письменного стола мужчины. Сам мистер Уанхард о нём помнил – оно казалось ему тяжелым камнем, из-за веса которого стол повело, его ножки перекривились, и накренилась письменная поверхность. Но это было лишь в его воображении. Он очень сильно хотел порвать эту бумажку, словно боялся, что она способна навлечь беду. В это время Глэдис, заметив, что никаких проявлений заболевания нет, перестала беспокоиться о смерти из-за туберкулеза. Но Энтин все эти дни был в страшном напряжении, даже ложась спать, он сильнее прижимал к себе жену.

«Если врач скажет, что всё хорошо, я порву её завещание!» – думал он перед сном. – «Порву!».

– Что с тобой? – разрушила Глэдис однажды тишину, когда перед сном Энтин вернулся к этим мыслям.

– Я думал, ты уже спишь, – честно признался мужчина, – засыпай, милая, всё в порядке.

– Не обманывай меня, Энтин, – Глэдис повернулась к нему лицом, – я чувствую, когда тебя что-то беспокоит.

– Я не говорил, но я оформил твоё завещание, оно вступило в силу, – ответил ей мужчина, – и теперь я беспокоюсь, что оно понадобится раньше времени. Я боюсь одного из двух, а возможно всего и сразу.

– Ты отнесся к моим страхам в серьез?

– Я всегда в серьез к ним относился, – он гладил жену по волосам, – просто теперь я боюсь, что эта бумажка навлечёт беду.

– Когда ты успел стать таким суеверным? – спросила спокойно Глэдис, смотря туда, где в темноте пряталось его лицо.

– Не знаю, наверное, это старость, – ответил он.

Она бы ответила: «Тогда тебе тоже нужно задуматься о завещании», но понимала, что сейчас настроение у её мужа не для шуток.

– А я уже не боюсь, – проговорила Глэдис, – если так должно быть, я не смогу этого избежать.

– В понедельник приедет врач, он осмотрит тебя и Руни. Я не знаю, но я теперь беспокоюсь. Либо тебя предупреждает интуиция, либо эта проклятая бумажка навлечёт беду.

– Перестань, Энтин, – она усмехнулась, – теперь ты, а не я, похож на параноика.

– Ты говоришь о своей вероятной смерти начиная с того момента, как Руни исполнилось десять, я два года борюсь с твоими мыслями о том, что наша дочь может расти без матери. Мне каждый раз было сложно слушать это, но теперь я и сам начинаю из-за этого беспокоиться. Если врач скажет, что ты здорова, я порву завещание.

– Ты настроен очень решительно, – Глэдис хмыкнула.

– И не только на это, – ответил ей Энтин.

– Ты что-то хочешь? – спросила женщина.

– Второго ребёнка, – ответил он.

Глэдис засияла:

– А мальчика или девочку?

– Главное, чтобы ребёнок был здоровым, – ответил ей мужчина.

– Ох, Энтин, я так тебя люблю! Как же я счастлива! – она улыбалась. Мужчина не видел этого в темноте, но слышал.

– Вот видишь, а ты собиралась нас оставить! – мужчина улыбнулся в ответ и поцеловал её в лоб.

Желание второго ребёнка окрылило Глэдис, она сияла. Мысли о смерти и болезни больше не посещали её. Она осыпала всех своим вниманием, любовью, лаской. Мистер Уанхард увидел в её глазах вновь искру жизни. Она всегда была весёлой, чаще стала встречаться с Шарлоттой, и даже купила две новые куклы, которые были уже не для Руни.

– У меня будет сестра? – спросила она, когда Глэдис отказала ей в новых куклах.

– Или брат, – женщина пожала плечами, – если аист принесёт нам мальчика, то я отдам тебе кукол.