Я не знал, что на это отвечать.

– Слушай, у меня тут шуруп на стене. Я совсем не знаю, что с ним делать, может, ты подскажешь?

– Шуруп?

– Ну да, вот он, смотри. У меня просто вообще никаких идей, думаю, думаю и ничего.

– Повесь на него часы. Или гитару. Или маску какую-нибудь венецианскую.

– Интересно. Но у меня ничего такого нет. Даже часов, что уж тут про маски говорить.

– Ну так найди что-нибудь. Купи. Если тебя так этот шуруп волнует, что это первое, о чем ты меня спросил.

– Я просто подумал, что у тебя свежий взгляд и ты придумаешь что-нибудь сходу, что ты, собственно, и сделала. Я просто не знаю, что спрашивать. Ты неожиданно, все мысли сбились.

Она улыбнулась.

– Приятно, что я еще могу делать так, чтобы твои мысли сбивались. Как ты?

– Я? Да ничего. Встаю по утрам и читаю старые книги. Уток кормлю иногда. Иногда пью вино и слушаю Бранденбургские концерты. Но, в основном, не занимаюсь ничем полезным и просто чего-то жду. Знаешь, почти как нового года в детстве. Если очень ждать, то быстрее наступит. Но я-то уже подрос и понял, что как сильно ни жди, все наступит в нужное время.

– А чего ждешь?

– Не знаю. Чего-то. Что все поменяет.

– То есть тебе не нравится кормить уток и читать Ремарка?

– Не знаю, что из этого лучше. Иногда лучше утки, а иногда – Ремарк. Как ты?

Она явно ждала этого вопроса, но отвечать развернуто, очевидно, не хотела.

– Все хорошо.

– Ну и хорошо. Замуж вышла?

– Вышла. Три года уже, почти четыре.

– Здорово, поздравляю. А я не женился.

– Даже в своем воображении?

Я усмехнулся.

– В моем воображении я и на тебе женился.

– Я знаю. Рановато только.  Кто же женится на девушке поцеловав ее всего три раза.

– Кто-то женится на девушке и целует ее первый раз только на свадьбе.

– Ага, как у Пукирева на картине. Ты в каком веке живешь?

– В том же, что и ты. Мы же в метре друг от друга, что за вопросы, да и мертвых невест тут, вроде, нет никаких.

– Мы-то может и в метре, но ты как будто на пару веков старше. Кто ходит кормить уток в, сколько тебе там, тридцать с чем-то лет?

– А ты знаешь, куда утки деваются зимой, когда замерзает пруд?

– Ну началось.

– Перелетают в незамерзающий.

– Да ты что, Холден Колфилд подрос и узнал ответ на вопрос своей юности.

– Осталось только понять, что делать с шурупом. Еще немного подрасти.

Когда-то мне было с ней безмерно хорошо, а сейчас она сидела тут и пыталась меня раздражать, только ничего не выходило. Я и сам знаю, что никто не кормит уток в моем возрасте. Уток кормят либо до двадцати, либо после пятидесяти. Я, видимо, был исключением. Либо просто состарился, толком не успев повзрослеть.

– У тебя на день-то какие планы вообще?

– Не знаю, никаких. Думала, ты мне придумаешь планы, но у тебя у самого-то планов никаких нет.

– Ну, нет и нет, не вижу в этом ничего удивительного, или плохого.

– Я вот в этом настолько не уверена, но тебя я иначе представляла. Не спрашивай, просто иначе. А ты как не знаю кто.

– Большие ожидания чреваты еще большими разочарованиями. Ты голодная?

– Немного.

– Давай тогда прогуляемся, потом где-нибудь пообедаем. Расскажешь мне новости какие-то, наверняка же есть, что рассказать. А я буду иногда комментировать и шутить. Иногда даже смешно.

Она согласилась. Мы ходили с ней пару часов, потом зашли в кафе на одной из площадей и сели у окна. Я тут иногда бывал, выбирал из меню что-нибудь наугад и выпивал кружку или две пива.

– Сейчас же два часа дня. Рано пить пиво, нет?

– А разве есть какое-то определенное время, до которого пить пиво никак нельзя, а после – можно? Если оно и есть, я его игнорирую, у меня сегодня выходной. И вчера, и завтра тоже. У меня тут все один длинный выходной.