– Вау! Чистота! Ты отдраила квартиру?

– Лучше помалкивай, не то я тебя замочу.

– А куда ты дела мои вещи, позволь спросить?

– Те тряпки, что валялись на полу?

Бледная немочь кивнула.

– Они в помойке. На лестнице. Вместе с бычками, тараканами и объедками пиццы.

Немочь взвыла:

– Ты что, правда их туда сунула?

– Сунула и буду совать, пока убирать не научишься!

– Мои любимые джинсы! Дизайнерские джинсы за двести тридцать пять фунтов!

– Где ты взяла такие бабки, дохлятина?

– Не смей так со мной разговаривать!

– Я говорю, что думаю, и, между прочим, еще сдерживаюсь. Хочется тебя по-другому назвать, да хорошее воспитание мешает.

– Ты за это заплатишь! Вот натравлю на тебя Карлоса, он тебе покажет!

– Своего подавалу чумазого? Ты извини, он мне в пупок дышит!

– Смейся, смейся… Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда он тебе сиськи клещами повырывает!

– Ой, боюсь-боюсь! Аж вся дрожу.

Агата поплелась к двери за своим добром, не выпуская бутылки. На пороге стоял Гэри, он как раз собирался позвонить. Прошел в гостиную, схватил «Harper’s Bazaar» и сунул в карман.

– Ты начал читать дамские журналы? – воскликнула Гортензия.

– Развиваю мое женское начало.

Гортензия кинула последний взгляд на соседку: та извлекала джинсы из помойки, стоя на четвереньках и визжа как поросенок.

– Все, валим отсюда, – сказала она, подхватывая сумочку.

На лестнице они столкнулись с пресловутым Карлосом: метр пятьдесят восемь, семьдесят кило, черные как смоль крашеные волосы, физиономия рябая от застарелых угрей. Он смерил их взглядом с головы до ног.

– Что это с ним? Хочет мое фото? – спросил Гэри, обернувшись.

Мужчины обменялись враждебными взглядами.

Гортензия схватила Гэри за руку и потащила на улицу.

– Не парься! Это один из ее старых перцев.

– Опять поругались?

Она остановилась, повернулась к нему, скроила самую нежную и умильную мордочку, какая водилась в ее арсенале, и спросила:

– Слушай, а может, я все-таки…

– Нет, Гортензия, и не мечтай! Сама разбирайся со своей соседкой. А я живу один, в тишине и покое!

– Она угрожала мне сиськи клещами повырывать!

– Не иначе тебе попалась такая же змея, как ты сама. Интересно будет поглядеть на матч. Оставишь мне местечко в первом ряду?

– С поп-корном или без?

Гэри прыснул. Эта девица за словом в карман не полезет. Не родился еще тот, кто мог бы ее заткнуть или приструнить. Он чуть не сказал: ладно, давай переезжай ко мне, но вовремя спохватился.

– С поп-корном, но только сладким! И сахару побольше!

Вокруг огромной, занимавшей полкомнаты кровати валялась одежда, которую они поспешно сбросили накануне. На окнах – набивные занавески с алыми сердечками, на полу – розовый акриловый коврик, над кроватью – полупрозрачный балдахин в средневековом духе.

«Где я?» – спросил себя Филипп Дюпен, обводя глазами комнату. Бурый плюшевый мишка, потерявший стеклянный глаз и потому явно расстроенный, гора вышитых подушечек, на одной из которых красуется надпись: «WON’T YOU BE MY SWEETHEART? I’M SO LONELY»[23], открытки с котятами в акробатических позах, постер Робби Уильямса с высунутым языком и целый веер фотографий хохочущих девиц, посылающих воздушные поцелуи.

Господи, сколько ж ей лет? Накануне в пабе он решил, что двадцать восемь – тридцать. Но посмотрев на стены, начал сомневаться. Он уже плохо помнил, как они познакомились. В голове всплывали обрывки разговора. Всегда одни и те же. Менялся только паб или девушка.

– Can I buy you a beer?

– Sure[24].

Они выпили по одной, второй, третьей кружке, стоя у бара; их локти синхронно поднимались и опускались, а глаза то и дело косились на экран телевизора – показывали футбольный матч. «Манчестер» – «Ливерпуль». Болельщики в майках своей команды орали, стучали кружками по барной стойке и пихали друг друга под бока при каждом голевом моменте. За стойкой суетился молодой человек в белой рубашке, он выкрикивал команды другому парню – у того, казалось, пальцы приросли к кофеварке.