Устав от всего, что было мне когда-то важно, я часто констатировал свою пустоту со спокойствием метеоролога. Будь у меня хоть на пол-мины буддистской мудрости, я принял бы эту пустоту и пошёл бы её путём – чтобы однажды, через много-много линек, добиться от неё свечения. Осознанная последовательность – одна из самых красивых вещей на свете. Но в том-то и лажа, что я и с этой точки зрения безобразен. Вечно застреваю где-нибудь посередине, желая сидеть одной и той же задницей на двух стульях, и в результате вечно оказываюсь на полу.

Благородное отсутствие желаний и подлинная бытовая невзыскательность чередовались во мне с мутной животной злостью из-за невозможности сформулировать свои желания и тоской по банальной добротности вещей. «Я уже ничего не хочу» звучало во мне на два голоса. Один голос был шелестом летящей шкурки. Второй – рыком на высоте истерики. Как уже было сказано, я хотел Всего-и-Сразу, словно сопляк в «Детском мире». Но, в отличие от сопляка, понимал, что вместо всех этих офигенных роботов, многометровых железных дорог и упоительных вертолётов с радиоуправлением получу на выходе лишь пару воздушных шаров.

А осень меж тем вкатывалась в зиму. Никогда прежде я не следил за погодой. Мне было вообще пофиг, на сколько там градусов укоротилась красная нить в стеклянной трубке за окном. Но теперь я мысленно готовил себя к снегу. Первый сильный снегопад (особенно, если он приходится на выходные) – это момент истины для дворника-первогодка. В этот момент дворник радикально задумывается о собственной жизни и мобилизуется. Если ещё не всё потеряно, он пускает свою паническую энергию на поиски Другого Места. Если же с дворником все кончено, то он достаёт из шкафа валенки и готовится идти на войну с белой нечистью.

С мыслями о снеге я уснул. Потом…

Что было потом? Снег. Лопаты. Скребок и пешня. Драгоценная радость выходных и мечта об отгулах.

Вуаля: скучные казённые лампы, коридор, кушетки. Сонная очередь. Поликлиника? Не-а. Я на станции переливания крови. Был тут сто лет назад, ещё студентом. Честно скажу: не понравилось. Но сегодня пришёл за парой отгулов. А в перспективе – за коммунальными льготами на почве почётного донорства. Мне сказали, что это ещё не отменили. Льготы стоят много крови, а значит – много времени. Плазму можно сдавать чаще. Значит, я буду сдавать плазму. Анализы из пальца я прошёл, очереди тут вроде бы движутся быстро. И тут открывается соседний кабинет. Белый халат выкрикивает мою фамилию, отрывисто зовёт.

В чём дело?

…Моя кровь не подходит. Я болен. И не просто болен, а… В общем, у меня ВИЧ и гепатит С. Ужас давит подушкой на рёбра, я каменею под холодными взглядами этих тёток… Сейчас они будут допрашивать меня насчёт половых связей и внутривенных наркотиков.

Но откуда? Откуда?!!

И тут я отчётливо вспоминаю марширующий сосняк и чужую распоротую ногу. И собственные руки, легкомысленно, преступно, идиотически вымазанные в чужой крови. И глубокую свежую царапину от консервной банки на моём большом пальце! Была, была тогда царапина. И её хватило, чтобы…

Оглушённый, вытрясенный до дна, я выпадаю на улицу. Мимо по ноябрьской каше скачут жёлтые газели. Как ясно я вижу эти жёлтые газели! В газелях люди. Такие же живые, как я. Но у них нет СПИДа и гепатита С.

Я подхожу к остановке и вижу подозрительно знакомую спину. Нет, я точно знаю, что это он! Сейчас обойду его, загляну в его вытянутую загорелую харю и скажу, что…

Но я не успеваю его обойти. Это он разворачивается ко мне, хромает навстречу и протягивает руку к моему нагрудному карману. Всё происходит будто под водой, мои реакции не успевают за его движениями. Он достаёт у меня из кармана маленькую зелёную пуговицу. Как она сюда попала? Когда это я сунул её в карман этой куртки? Зачем таскал с собой? Он подмигивает, бросает пуговицу под ноги, и она исходит шипением в снежном месиве, словно кусок карбида.