Черчилль, мастер эпизода, часто использовал свой искрометный юмор в словесных баталиях с политическими оппонентами.

«Я полагаю, выразить нечто столь противоположное истине с большей точностью было бы невозможно», – прокомментировал он выступление Эньюрина Бивена[259].

«Нет никакой квоты на количество лимфы и желчи. В противном случае, боюсь, министр торговли обнаружил бы, что давно исчерпал отведенный ему лимит», – заявил Черчилль о Стаффорде Криппсе[260].

«Мне нравится, насколько уверенно уважаемый джентльмен обращается с фактами, – было прокомментировано поведение одного из парламентариев. – Он с ними просто не церемонится»[261].

О премьер-министре Стэнли Болдуине Черчилль сказал еще более хлестко:

«Время от времени он наталкивается на истину, встает, отряхивается и следует дальше, как будто ничего не произошло»[262].

Во время выступления в палате общин в сентябре 1943 года Черчилль, отвечавший на критику в СМИ, умело перевел все в шутку, а заодно наглядно продемонстрировал несостоятельность доводов оппозиции:

«Я прошу прощения, если сделаю сейчас небольшое отступление, но та критика, которую я прочел в газетах после моего возвращения утром в воскресенье, напомнила мне одну историю, с которой наверняка знакомы остальные члены палаты. Эта история о матросе, который прыгнул в воду в порту, по-моему, это был Плимут, для того, чтобы спасти тонущего мальчика. Спустя неделю к этому матросу обратилась женщина. Она спросила его: „Вы тот самый мужчина, который спас моего сына в порту?“ Матрос ответил скромно: „Да, мэм, это я“. – „А, – вымолвила женщина, – вы тот, кого я ищу. Где кепка моего мальчика?“»[263].

Быстрота реакции на реплики аудитории, умение парировать едкие нападки и остроумные ответы снискали Черчиллю огромную популярность. Приведем несколько примеров из его парламентской практики:

28 мая 1952 года

«Гарольд Дэвис: Достопочтенный джентльмен осознает, что предоставляет палате общин еще меньше информации относительно ситуации в Корее, чем его великий предшественник мистер Гладстон информировал парламент во время Крымской войны.

Уинстон Черчилль: Боюсь, мне трудно будет сообщить вам о той роли, которую мистер Гладстон играл в Крымской войне. Ведь это было еще до моего появления на свет»[264].

23 июля 1952 года

«Дуглас Джэй: Вправе ли мы заключить из ответа премьер-министра, что он еще не думал над этим вопросом?

Уинстон Черчилль: Подобное заявление представляется мне весьма рискованным, поскольку уважаемый член всю свою парламентскую карьеру, насколько мне известно, ни над чем серьезно не задумывался»[265].

18 ноября 1952 года

«Артур Льюис: Премьер-министру известно, какую глубокую обеспокоенность испытывает население нашей страны относительно корейского конфликта?

Уинстон Черчилль: Мне прекрасно известно, какую обеспокоенность испытывает уважаемый член парламента по тем вопросам, которые выше его понимания»[266].

Не чужд был Черчилль и самоиронии.

– Уровень жизни сейчас высок, как никогда прежде, – заявил он в одном из своих выступлений. – Мы стали есть больше. – В этот момент он прервал выступление, осмотрел свой круглый живот и с блеском в глазах добавил: – И это очень важно[267].

Когда на пресс-конференции в Вашингтоне в январе 1952 года одна из поклонниц великого британца воскликнула:

– Разве вам не приятно осознавать, что каждый раз во время вашего выступления зал переполнен?

Черчилль неожиданно ответил:

– Конечно же приятно, но всякий раз, когда я вижу переполненный зал, я повторяю себе – если бы это было не твое выступление, а твое повешение, публики собралось бы в два раза больше