После поступления в 4-й гусарский полк Черчилля ждала «жесткая и суровая выучка, строгая муштра армейской вольтижировки». На протяжении следующих пяти месяцев манеж, конюшня и плац станут для него родным домом. До автоматизма он будет отрабатывать различные элементы верховой езды: вскакивать на скачущую рысью или галопом неоседланную лошадь, брать высокий барьер без стремян и седла, а иногда и с заведенными за спину руками^>204. Он будет проводить в седле по восемь^>205, а то и по десять^>206 часов ежедневно, тренируясь до такого состояния, что едва сможет ходить из-за «чудовищной боли» в мышцах ног^>207.

В довершение всего в самом начале занятий Уинстон потянул портняжную мышцу, от которой зависела посадка. «Пытка была ужасная, – вспоминал он. – Приходилось надсаживать дальше и без того поврежденную мышцу, терзаясь мыслью, что прослывешь хлюпиком, если попросишь позволения передохнуть хотя бы на денек»^>208. Несмотря на все физические неудобства, верховая езда доставляла ему удовольствие: «Масса возбужденных коней, бряцание амуниции, упоенность движением, колыхание плюмажей, чувство причастности живому организму – все это превращало кавалерийские учения в нечто восхитительное», – делился он своими впечатлениями^>209.

В марте 1895 года Черчилль принял участие в скачках с препятствиями на дистанцию две мили и пять фарлонгов с призовым фондом двадцать восемь фунтов. Уинстон финишировал третьим из пятерых наездников. Брату он признался, что «скачки были волнующи и, по правде говоря, очень опасны»^>210. Черчилль выступал под своей второй фамилией – Спенсер, на лошади по кличке Путник, которую позаимствовал у друга, Альберта Сэвори (1870–1900)^>211. Если использование чужой лошади было связано с временным отсутствием собственной, то смена фамилии объяснялась желанием остаться неизвестным или, по крайней мере, чтобы об этом не узнала мать.

Леди Рандольф отрицательно относилась к участию сына в забегах, считая их «идиотским» и «пагубным» занятием. Как Уинстон ни пытался объяснить ей, что любовь к скачкам в полку повсеместна, она осталась непреклонна^>212. И как показало дальнейшее развитие событий, была права. В феврале 1896 года забег, в котором участвовал Черчилль, признают недействительным. Будут выдвинуты обвинения в том, что победитель скачек Алан Огивли Фрэнсис (1868–1907) выступал не на той лошади (кличка – Надежное Копыто), которая была заявлена. Обвинения распространились на всех участников забега, которым вменялся в вину преступный сговор с целью разделения выигрыша между собой. Скандал попал на страницы газет, изрядно потрепав нервы как организаторам турнира, так и жокеям. В итоге Черчиллю удастся снять с себя все обвинения, однако неприятный осадок останется. Как и желание продолжить участие в скачках^>213. Хотя, если иметь в виду спортивный азарт, скачки в основном приносили Уинстону разочарование. Выступающий под цветами своего отца – в коричневом жакете с розовыми рукавами и в розовой кепке[41], он примет участие в трех забегах и каждый раз пересечет финишную черту третьим^>214.

Одновременно со скачками, после поступления в 4-й гусарский полк, Черчилль стал активно увлекаться поло, которое считал «самой лучшей игрой в мире»^>215. «Если в этом мире есть игра, которая может подготовить молодого юношу к армии, то это поло», – писал он в своей статье про Сандхёрст, где, между прочим, игра в поло, так же как и охота на лис, были строго запрещены^>216. Аналогичных взглядов он придерживался и в зрелые годы, акцентируя внимание на развитии умственных способностей и укреплении нервной системы игроков