. Тетя Леони организует Уинстону личную встречу с Хаггардом, которая лишь усилит любовь к писателю и его романам. Когда в 1887 году выйдет сиквел, Хаггард подарит экземпляр своему новому знакомому. «Большое спасибо, что прислали мне „Аллана Квотермейна“, – поблагодарит Уинстон. – А. К. мне понравился больше, чем „Копи царя Соломона“. Этот роман более занятен. Надеюсь, вы напишете еще много хороших книг»^>287. Всего Черчилль прочтет «Копи царя Соломона» двенадцать (!) раз^>288 и в шестидесятилетнем возрасте будет продолжать восхищаться этим произведением^>289.

В отличие от Сент-Джорджа, в Брайтоне Черчиллю позволяли заниматься тем, что ему нравится: «Французским, историей, заучиванием множества стихов, а главное – верховой ездой и плаванием»^>290. Плавание доставляло ему особое удовольствие. Он с гордостью сообщает леди Рандольф, что научился переплывать бассейн^>291, и делится с ней наслаждением, которое доставило ему ныряние^>292. В Брайтоне Черчилль также увлекся футболом. «В этом семестре я участвовал в шести матчах, мы победили в пяти из них», – писал он младшему брату^>293. Несмотря на юношеский опыт, впоследствии наш герой будет равнодушен к этой игре^>294, проявляя гораздо больше интереса к другой командной игре в мяч – поло.

Если говорить об основной программе, то за годы учебы у сестер Томсон Черчилль значительно подтянулся по многим дисциплинам. А по классической литературе и французскому языку смог даже занять первое и третье места соответственно^>295.

Однако поведение его по-прежнему оставляло желать лучшего. Спустя три месяца после обустройства в Брайтоне он «немного повздорил» с одним из одноклассников, набросившимся на него с ножом. Уинстону крупно повезло, что он отделался легким ранением – нож пронзил грудь лишь на четверть дюйма, не причинив серьезных повреждений.

Инцидент был из ряда вон выходящим, и Шарлотта Томсон в тот же день связалась с леди Рандольф, чтобы сообщить ей о происшествии. У руководства школы на обидчика Уинстона накопилось уже достаточно жалоб, и они готовы были, если родители Уинстона сочтут нужным, немедленно инициировать разбирательство с последующим исключением агрессивного ученика из школы. Но мать Черчилля не торопилась карать драчуна. Она слишком хорошо знала характер своего сына. Интуиция ей подсказывала, что именно Уинстон и был виновен в произошедшем. По ее мнению, он стал задираться, за что и получил. «Пусть это послужит ему уроком», – скажет она своему супругу^>296.

Уинстон остепенится, но ненадолго. В графе «Поведение» значилось: «Общее количество учеников в классе – тридцать. Место в классе – тридцатое»^>297. В памяти учителей он останется «маленьким рыжеволосым учеником, самым капризным ребенком в классе, возможно, даже самым капризным ребенком в мире»^>298.

Черчилль и сам понимал, что с ним нелегко. «Думаю, ты рада моему отсутствию, – не без самоиронии писал он матери в январе 1885 года. – Никаких криков от Джека, никаких жалоб. Небеса спустились, и на земле воцарился порядок»^>299. При этом он очень ревностно охранял свое право на свободное от учебы время. Когда летом 1887 года встал вопрос о продолжении занятий во время каникул, недовольству Уинни не было предела. «Я никогда не учился во время каникул и сейчас не собираюсь, – в категоричном тоне заявил он родителям. – Это противоречит моим принципам»^>300. Его принципам противоречил не столько сам факт учебы, сколько то, что его принуждали к ней. Уже тогда своим кредо он выбрал: «Я люблю учиться, но мне неприятно, когда меня учат»^>301.

Дженни было тяжело справиться с упрямством сына. Но разве не от нее он унаследовал эту черту, как и стремление всегда и во всем действовать по своему усмотрению, независимо от того, что по этому поводу думают другие и насколько они недовольны тобой? По мере взросления Уинстона леди Рандольф приходилось все сложнее и сложнее, и она признала, что управиться с ним может только миссис Эверест. Хотя порой казалось, что и няня бессильна в этом отношении