– Понятно. А после запрета?..

– Что после запрета?

– Тренировки забросил?

– А как же!

– А вот у нас немного другая информация о вашем клубе… Кстати, зачем ты нунчаки хранил? На память оставил?

– Да, жалко было выбрасывать.

– То есть с Дальнего Востока сюда привез?

Чувствуя в вопросе какой-то подвох, я промолчал. Цыганков слегка усмехнулся:

– Ладно, пока оставим спортивную тему. Значит, с Никитой Добрыниным ты не знаком? Хорошо! Начнем с простого… – Цыганков неторопливо закурил. – Где ты был три дня назад?

– Три дня назад? Вспомнить надо.

– Вспоминай, для этого мы и встретились.

– Так, три дня… А какое время вас интересует?

– Когда убили Добрынина.

Я кивнул, и только после этого сообразил, что время смерти мне неизвестно. Надо было так и сказать, а я сглупил:

– То есть вечером?

Цыганков опять усмехнулся, только уже не слегка, а довольно язвительно:

– Ты правильно догадался, что вечером. Ну и где же ты был?!

С шести вечера и до полуночи я был в кафе «Сказка», где подрабатывал вышибалой. С директрисой кафе был связан мой коллега по секции Серый, а я дежурил один-два раза в неделю, когда он не мог. Если я признаюсь ментам, то не только подставлю кафе, где, кстати, от меня все открестятся, но и подведу Серого. Так что надо молчать…

– Дома я был.

– Соседи говорят, не было.

Я смахнул пот со лба:

– А вы им верьте поменьше. Они что, за мной в щелку подглядывают? Был, не был – откуда им знать? Я ж, когда дома, не шумлю, музыку громкую не включаю… То же мне, свидетели нашлись!

– Между прочим, среди них есть члены партии, – вкрадчиво сказал Цыганков и, прежде чем я переварил значение этого аргумента, нанес тяжелый удар: – Название «Сказка» тебе что-нибудь говорит?

– Сказка?

– Кафе такое на Просвещения.

Я понял, что им все известно, и Цыганков просто играет со мной, как кошка с мышонком. Что ж, сегодня матч по его правилам и на его поле, при всем желании я не смогу угадать, какие действия он предпримет и какие тузы спрятаны у него в рукаве.

– Был я в этом кафе пару раз.

– С кем ты там был?

– Я не помню. Может, с девчонкой какой…

– А может, с мальчишкой! Не получается, Константин Андреич, у нас с тобой разговора.

В кабинет зашел его напарник. Стоя у двери, вопросительно посмотрел на Цыганкова, и тот развел руками:

– Все, зови следователя!

– Понял, сейчас приведу.

Когда дверь закрылась, Цыганков, похлопывая ладонью по своей папке, равнодушно сказал:

– Напрасно ты отпираешься. Добрынин про ваши дела все подробно записал, можно сказать, по минутам. Ты, наверное, про эти бумаги не знал? Мы их нашли в квартире после убийства…

Следователь допросил меня очень подробно, затратив на это почти три часа. По его лицу нельзя было угадать, насколько мои ответы совпадают или расходятся с имеющейся у них информацией. Расположившийся за моей спиной Петр Сергеевич иногда вставлял едкие реплики. Цыганков в разговор не встревал, но время от времени начинал прохаживаться от письменного стола к окну, и это действовало на нервы не меньше, чем треск допотопной машинки, на которой следователь печатал протокол.

– Читайте, – закончив печатать, он придвинул ко мне четыре листа, покрытых прыгающими бледными строчками.

Я читал долго.

– Правильно? Я ничего лишнего не придумал?

– Правильно.

– Тогда вон там, под текстом, напишите: «С моих слов записано верно и мною прочитано».

Мне показалось, что я расписываюсь в своем приговоре.

После этого Петр Сергеич пригласил из коридора понятых, и мне предъявили для опознания несколько фотографий.

– Посмотрите внимательно, не торопитесь. Может, узнаете кого-то из изображенных здесь лиц.