. Внутреннее убранство поражало обилием резного дерева и цветных витражей на окнах. На почетном месте, прямо по центру дальней стены, постамент, отделанный черным мрамором, где в позолоченных облаках парила фигура все той же Мадонны с младенцем. Однако на этот раз она была из дерева и почему-то черного цвета, словно очень, очень обгоревшая. Уже позже от агента я узнала, что это была та самая schwarze Madonna[13]. Прослушав краткий экскурс в легенду о том, почему Мадонна черная и что в преддверии плохих событий она начинает источать кровавые слезы (бррр, прям ужастик, а не легенда), а также историю образования Аббатства на данной местности, где, оказывается, я уже час как брожу, мы все же двинулись дальше. Надо отдать должное моему агенту, рассказчик он был замечательный. В итоге ближе к вечеру мы добрались до места назначения.


Бруннен

Дом, в котором мне предстояло провести ближайший месяц, был уникален. Нет, не архитектурой (хотя и в этом вопросе есть на чем заострить внимание) он выделялся, не месторасположением, а своим устройством, бытием, даже я бы назвала дыханием или сердцебиением дома. Это была типичная постройка для описания в любой сказке. Трехэтажное здание с красной черепичной крышей и деревянными рейками по идеально оштукатуренному фасаду, на первом этаже которого располагался небольшой семейный ресторан с резными столами и стульями. Забегая немного вперед, по будням там можно было чудесно перекусить, а на выходные милый зал превращался в немецкий Bräuhaus[14] с вкуснейшими домашними колбасками, рулькой и томленой капустой, распеванием хозяевами, а также абсолютно всеми гостями тирольских йодлей[15]. Все действо происходило в национальных костюмах (это было незабываемое, атмосферное зрелище). Сам дом обосновался у подножия горы, на которую не без помощи рук человеческих вела симпатичная канатная дорога с выкрашенными в приятный бирюзовый цвет кабинками с большими панорамными окнами. Гора отвечала спуском чистейшего горного потока (порой в лучах солнца казалось, что он хрустальный), переходящего в выложенную по берегу плоскими камнями реку, пересекающую как змея весь городок и впадающую в немаленькое озеро Люцерн[16].



Однако вернемся в дом. Мне выделили великолепную комнату с непередаваемо-прекрасным видом на будто выстриженные садовыми ножницами поля, где паслись «картинные» Буренки на фоне все тех же живописных гор. Иногда при взгляде в окно казалось, что являешься участником картин Карла Мюллера[17]. В общем и целом, первое впечатление от моего нового места работы, точнее пока только от места расположения, складывалось неописуемо-сказочное.

На следующий день было запланировано посещение самого кабаре, что очень волновало. В воображении прорисовывались картины, равные фантазиям Boris Vallejo[18]. К небольшому моему разочарованию, все оказалось намного прозаичней, чем я себе нарисовала в своем воображении. Но все же нашелся один элемент, несущий непосредственную изюминку во всю работу и то место, где предстояло ее выполнять. Как ни странно, это был сам шеф заведения.

Это уникальный человек. Картинный итальянец от первой до последней пары ДНК, преклонных лет, с художественной сединой на висках и огромным шилом в небезызвестном месте, живущий много лет на территории Швейцарии. При всем этом являющийся законным супругом роскошной дамы из России.

Как можно догадаться, еженедельные собрания проходили на четырех языках, и это было не последовательное использование, а замысловато-витиеватый микс из немецкого, итальянского, русского языков, приправленный любимым всеми итальянцами наречием жестов. Говорят, «связать у истинного итальянца руки равносильно тому, что отрезать ему язык».