«Это я опять напился вчера…» – покачал Нортон головой. С трудом встав, доплелся до стола, налил в стакан оставшееся виски и жадно проглотил содержимое, не почувствовав горечь напитка. «Уже третий день, как пью, надо отходить…» – судорожно мелькали в голове мысли. Вернувшись к старому, черному, обшарпанному кожаному дивану, он рухнул и снов ушел в забытье…

Опять гул самолетов, разрывы бомб, мин и снарядов – как клещами, захватывают Нортона страшные сны.

«Танки, танки!» – кричат ему теперь сверху, сзади, сбоку. Он бешено крутит поворотный маховик наводки. «Нате вам, гады!» – силится крикнуть он, но горло словно кто-то схватил и душил длинными пальцами. И он сопел распухшими, прокушенными губами: «Нате вам, фрицы! – нажимая онемевшими пальцами кнопочный пуск. – Нате, держите!» Удар, толчок, и, будто с обрыва, летит он куда-то вниз, в глубокую, наполненную дождевой водой воронку. Вспышка света, и он снова просыпается – дрожащий и мокрый от пота. «Опять по танкам стреляешь? – доносится до него сквозь пелену света хриплый голос, проявляя в сознании Нортона знакомые черты лица наклонившегося над ним друга, Ли Шелдона. – Я тебя полчаса как толкаю-толкаю, а ты все проснуться не можешь. Я подумал: не умер ли ты? Уже четвертый день болеешь. Злой дух дождя и водяного змея захватил тебя. Двери не закрыты. Большой Джо сидит, который день охраняет тебя. Вставай, славный воин, „красный беркут“! Уже утро. Пятый день как в загуле, пора прийти в себя!»

Взваливая костлявого Нортона на себя, Ли заталкивал его в машину и прямиком вез в сауну. Отпаренного и помытого, привозил обратно, бросал оживающего друга на кожаный диван.

Потом приходил вечно бубнящий себе под нос моложавый седой китаец, давал что-то попить и, не обращая ни на кого внимания, уходил, продолжал что-то нашептывать на своем, на китайском. Кому-то это могло показаться странным, но Ли знал китайца Чанга хорошо. То, что он бубнит – это ритуальное заклинание от злых духов муссонного дождя, длящегося шестые сутки.

Ли Шелдон был старше Нортона на четыре года. Квадратный, могучий, высокого роста старик скуломордастой азиатской внешности с глубоко посаженными желтыми глазами, с короткой окладистой бородой. Выглядел он колоритно в своей тюбетейке на наголо бритой голове. Ли исповедовал ислам. Каждую пятницу ходил на пятничный намаз, накинув на себя сшитый по заказу из зеленого английского вельвета халат до колен, в джинсовых брюках. Смешно переваливаясь на своих кривых, обутых в кожаные бордовые мокасины ногах, шел он в старую мечеть по адресу Powers, 106. Путь был неблизким, но Шелдон преодолевал его пешком, нашептывая по дороге в храм все пропущенные за неделю молитвы.

Очнувшись, Нортон первым делом спросил, какой сегодня день. Ли не сразу ответил. Закончив послеобеденный намаз, стоя у окна, сухо попенял: «Я из-за тебя сегодня пропустил пятничный намаз на Powers, 106!» Постояв еще немного, собрав под собой молитвенный коврик, медленно развернулся к Нортону и тихо сказал:

– Вчера похоронили вождя племени могавков Дон Фардона.

– О Боже! – тяжело вздохнул Нортон и, с трудом приподнявшись, сел, свесив с постели почерневшие, с надутыми прожилками ноги.

– Жаль, не получилось проводить его в последний путь, – виновато отводя взгляд в сторону, просопел он.

– Когда его тело, завернутое в саван, привезли на кладбище, – продолжал Ли, – резко прекратился дождь, серая мгла рассеялась и небо стало ярко-голубым. Кондор в небе, широко раскинув крылья, долго кружил над нами. Индейцы разом воскликнули: «Это он, наш вождь Дон Фордон! Душа его переселилась в гордого орла-кондора!» Забил барабан, и они дружно, глядя в голубое небо, запели «El Condor Pasa», отчего у меня по всему телу побежали мурашки: