И тем не менее никакой власти, даже самой тоталитарной, никогда не удавалось весь народ превратить в послушных, безотказно функционирующих винтиков. Масса не является чем-то однородным, наподобие студня, который можно толкнуть с одного края, и волна пройдет через весь кусок, не встречая никакого сопротивления. Есть люди, работающие в самом аппарате, знающие все правила игры, ритуальные жесты и слова – партийные и правительственные функционеры, высший слой менеджеров государственных предприятий, военачальники и т. д., в больших развитых странах это, как правило, несколько миллионов человек. Они работают и за страх, боясь лишиться своего места, и за совесть, потому что преданы своему делу, своим хозяевам.

Но основная масса отстоит достаточно далеко от власти и связанных с нею привилегий. Более того, бюрократия как власть больше отчуждена от народа. Если король считает себя отцом нации, и очень часто это признавалось всем народом, если ярким политиком-харизматиком восхищаются или смеются над ним, но он всегда в центре внимания, то бюрократический лидер всегда тускл, бесцветен, всегда в тени, о нем ничего нельзя сказать определенного, про него даже анекдоты не сочиняют. Он тем не менее пытается изобразить или «отца нации», или «своего парня». Б. Ельцину, например, очень нравилось, когда его называли «царь Борис». Но как всякий нувориш, прорвавшийся на вершину властной пирамиды благодаря своей исполнительности, бюрократ полон презрения к той среде, из которой вышел. При бюрократической власти никогда не известно, кто правит реально: президент, или группа олигархов, или некий тайный орден.

Поэтому масса чаще всего испытывает инстинктивное недоверие к бюрократической власти и ее лидерам. Ей присущ здоровый консерватизм. Масса, сохраняя традиции, сохраняя свои ритуалы и ценности, прежде всего старается сохранить себя, вопреки воздействиям на нее власти, общественного сознания, средств массовой информации. Многие исследователи как западного, так и российского общества полагают, что, какие бы ни совершались чудеса манипуляции, основным мотивом отношения массы к власти является в лучшем случае безразличие, а в худшем – ненависть. Так, в России одним из последствий Петровских реформ был раскол общества. Все, что возникало в стране под влиянием реформ и навязывалось властью сверху: чиновничий аппарат, формы управления, суды, прокуратура и т. д., – воспринималось внизу как отрава и ложь. Даже города, отстроенные в чуждом стиле, были для большинства населения фальшивы, неестественны. «Петербург самый отвлеченный и умышленный город на всем земном шаре», – замечает Достоевский. У него не раз возникало чувство, что в одно прекрасное утро этот город-морок растает вместе с болотным туманом. Общество управляющих, созданное властью, считалось продуктом западнической литературы, чем-то чуждым и грешным. «Город-морок, который теснится и располагается вокруг, как и все прочие города на матушке-Руси, стоит здесь ради двора, ради чиновников, ради купечества; однако то, что в них живет, это есть сверху – обретшая плоть литература, “интеллигенция” с ее вычитанными проблемами и конфликтами, а в глубине – оторванный от корней крестьянский народ со всей своей метафизической скорбью, со страхами и невзгодами, которые пережил вместе с ним Достоевский, с постоянной тоской по земному простору и горькой ненавистью к каменному дряхлому миру, в котором замкнул их Антихрист… Общество было западным по духу, а простой народ нес душу края в себе. Между двумя этими мирами не существовало никакого понимания, никакой связи, никакого прощения»