Нет, ну в самом деле, зачем ей импровизированный итальянский разговорник в Калифорнии? Может мне кто-нибудь это объяснить?

Ответа не было. Немного побродив, я пришёл к выводу, что при следующей встрече с Марко надо будет поговорить с ним про вопросы квартирного отопления, накинул шерстяную кофту и устроился за клавиатурой старенькой машинки. Купленная по случаю и кое-как отремонтированная, она знавала и лучшие времена. Но увы, они остались далеко в прошлом – а теперь клавиши её постоянно западали, спутываясь лапками, а шрифт не всегда был разборчивым, что очень нервировало редакторов научных журналов. Тем не менее, она служила мне верой и правдой уже несколько лет, и все предложения Эрики всё ж таки напрячься и накопить на новую, пока оставались безответными. Я слишком привык к этой скрипучей и заикающейся, но хорошо знакомой машинке будто к старому другу и помощнику. Я даже украдкой подмигнул старой латунной надписи «Вагнер и Ундервуд» … Пальцы, ощутив под собой металл клавиш, забегали сами собой и я на какое-то время позабыл об итальянском разговорнике.

К реальности меня вернул телефонный звонок. Не люблю телефон. Если он звонит, это означает, что либо что-нибудь случилось, либо я кому-то очень срочно понадобился. А последнее тоже означает, что что-нибудь случилось…

– Слушаю?

– Танкред Бронн… то есть я хотела сказать доцент Танкред Бронн… то есть…

– Да, это я. С кем имею честь разговаривать?

– Вы меня, может быть, не помните…

– Ну, если вы представитесь, это сильно увеличит шансы, что я вспомню…

– Ой… Конечно. Меня зовут Линда. Линда Бендикт.

Я напряг память. Из её глубин всплыло молодое округлое лицо с веснушками, большие голубые глаза и короткая причёска…

– Кажется, я вас припоминаю. Вы ещё хотели записаться на семинары по археологии мезолита. Правильно?

– Да-да, именно. А ещё я очень хотела обсудить с вами недавнюю статью в «Вестнике каменного века». Ну ту, про огамические надписи, помните?

– Да, что-то такое было…

– Вы просили вам перезвонить через две недели, вот я и…

Я уловил ожидающую интонацию.

– Честно говоря я почти совсем забыл… Но, думаю, мы можем встретиться. Вечером. Вы в курсе, где находится читальный зал общественных наук?

– Конечно.

– Я планирую там поработать часов с восьми. Сможете подойти?

– Да-да. Я буду. Я не займу много времени. Обещаю.

– Отлично…

Я повесил трубку. Однако. Я действительно напрочь забыл, что обещал прокомментировать ей ту статью… И неужели уже две недели прошло? Следует поторопиться, так не успеешь оглянуться, как учебный год начнётся.

Продвинув телефонный аппарат к стене, я вдруг обнаружил, что, во-первых, уже далеко за полдень, во-вторых мой желудок сильно возмущён пропущенным обедом, в третьих – пожалуй уже настало время зажигать свет. Окна и так небольшие, а свинцовые тучи и густой дождь прилагали все усилия, чтобы задержать максимальное количество света.

Бурча про себя, я поплотнее запахнулся в шерстяную кофту и зашаркал войлочными подошвами тапочек в сторону кухни. Там меня ждало неприятное открытие – макароны закончились. Более сложные кулинарные решения меня однозначно не вдохновляли. Я посмотрел через оконное стекло на змеившиеся по булыжникам мостовой ручейки. Они меня тоже не вдохновляли. После некоторой внутренней борьбы я всё же решил, что дождь не вдохновлял меня меньше.

Я прошаркал обратно и совершил ещё одно открытие – в кошельке у меня оставалась только мелочь. С ворчанием я направился к комоду. Где-то здесь должен быть конверт с деньгами. Эрика вечно засовывает его на самое дно… Ну вот скажите, кому придёт в голову обокрасть бедного доцента? Я выдвинул ящик и начал извлекать оттуда связки писем, каталоги моторов, замасленные описания каких-то агрегатов, фотографии с дарственными надписями «От Освальда и Манфреда на память» и «Артур Рой для Эрики Витт с наилучшими пожеланиями», сложенные листы кальки со схемами и чертежами, новенький паспорт и всякий прочий хлам. А вот и конверт с деньг… Стоп. Паспорт? Откуда здесь паспорт?