Сумма, как я уже говорил выше, была значительной. Я еще относительно молод. Да и что такое две недели без водки и женщин? Мелочь! Две недели без похмельных синдромов, без пьяных драк в барах, без бессонных ночей над текстами, без вечных разборок с любовницами и с дружками любовниц. Без муторного обзвона редакций и музыкальных студий. А то сидишь целыми днями на телефоне, и клянчишь, как попрошайка на паперти: – Напечатайте стихотворение… Купите песню…

Да это предложение – хорошо оплачиваемый отпуск!

…Когда я читал договор, то меня немного смутило время эксперимента – триста тридцать шесть часов. На мой, естественно возникший, вопрос, почему время указано в часах, а не в сутках, ведь дата начала и окончания проставлены? – администратор вопросительно посмотрел на директора, на что директор рассеянно ответил:

– А суток у Вас, уважаемый, не будет – только часы, а, скорее, минуты. Да и какая Вам, извиняюсь, разница?

Ответ, в принципе, меня устроил, и я недрогнувшей рукой подписал договор.

Директор нервно выхватил документ у меня из рук, суетливо подписал оба экземпляра договора, сунул мне мой. Затем сказал, что пятьдесят процентов гонорара, за вычетом налогов, будет переведено на карту немедленно, что завтра с утра меня ждут здесь, и выбежал из кабинета. Казалось, он был страшно доволен нашей сделкой. Конечно, откуда мне было знать, что то, что они выплатили мне и другим таким же подопытным, составляло едва ли половину суммы, которую присылали заказчики!

Но оставим чужую совесть в покое. Известно, что быстро разбогатеть могут только мошенники.

Я, как и многие мои соотечественники, может, тоже хотел бы быть этаким веселым, везучим мошенником, но, увы, не судьба!

…Много лет назад, выпивая теплым июльским вечером на подмосковной даче у одного из моих многочисленных приятелей, мы, приняв на грудь изрядную долю пива и коньяка, решили перетащить с соседнего, давно брошенного хозяевами участка, остатки сарайчика. Эти остатки одиноко возвышались среди зарослей одичавшей малины. Они представляли собой большую металлическую раму, собранную на болтах из двадцать пятого уголка. Доски, которыми была обшита эта рама, давно сгнили, а уголок, выпущенный еще в советское время, выглядел вполне прилично – ржавчины на нем было совсем мало, и он весело блестел под солнцем. Взяв ножовку по металлу, молоток, гаечные ключи, одев на руки белые хлопчатобумажные перчатки, мы зашли на соседский участок – благо забором он огорожен не был. Но, как только приступили к разборке этой злосчастной рамы, то, как призрак из могилы, пред нами возник хозяин, который не появлялся здесь долгие восемь лет! Именно сегодня ему приспичило привезти сюда покупателей, желающих приобрести этот мелкий, никчемный, заросший непонятно чем, клок заброшенной земли! Мой приятель, мгновенно протрезвев, на ходу придумал объяснение: – мол, он хотел спрятать от дачных воров ценное железо, чтоб потом передать его соседям в целости и сохранности, и тут же пригласил всех к себе на коньяк с шашлыками. Нам повезло. Внявший объяснению хозяин, чем-то похожий на боксера-депутата Николая Валуева, морды нам бить не стал, и отпустил с миром. А я тогда понял – мне воровать нельзя. Впрочем, мой приятель сказал мне почти то же самое: «Жаль, но нам с тобой всегда придется жить честно! Представляешь? Всю оставшуюся жизнь – честно!» Он произнес это так, как будто только что похоронил у себя в душе что- то очень важное и величественное.

…Короче, так, как поступил я, подписав договор, не особо задумываясь о последствиях, поступают те, кто из-за своей торопливости вечно делает оплошности. Те, у кого наблюдается вечный дефицит ума и денег. Но кто думает о таких мелочах в момент получения крупного аванса? Вот и я, довольный, как жирный хомяк с зерном за щекой, думал не о том, что меня ждет в ближайшем будущем, а о том, как, где и с кем я буду тратить честно заработанное! Даже не тратить – транжирить и пропивать!