Его Преосвященство сидел в своём запылённом кабинете, сосредоточенный на подписании целой кипы канцелярских бумаг, которые ему подавали, мастерски соблюдая положенный ритуал, два безбородых диакона.

Едва заметив присутствие юного посетителя, он неторопливо поднял голову, слегка повернув её в сторону двери; пристально глядя на подростка и не отрывая локтя от стола, он медленно приподнял левую руку с открытой ладонью, упреждая этим жестом своего подручного, готового подать ему очередные документы. Встав из-за стола, он степенно подошёл к прибывшему, как будто выискивая наиболее удачный ракурс, чтобы получше разглядеть его черты; благосклонно погладил его по щеке рукой, задержав её на какое-то мгновение под подбородком.

«Тристан, – прошептал кардинал, – наконец-таки, Тристан».

Затем положил одну руку ему на голову, а другой —благословил, осенив его крестным знамением.

Парнишка, несмотря на обуявшее его смешение робости и замешательства, не сводил напряжённого взгляда с Его Преосвященства, стараясь не пропустить ни малейшего движения губ или глаз, которое могло бы как-то выдать причину его поспешного переезда. Кардинал, сжимая в кулаке драгоценный крест, красовавшийся на его груди, резко повернулся к широкому застеклённому окну, сделал шаг вперёд и, предвосхищая витавший в воздухе вопрос, вымолвил:

«У тебя смышлёный взгляд, отрок мой. Наверняка ты задаёшься вопросом, по какой причине тебя принудительно доставили в Рим…»

После кратчайшей паузы продолжил:

«Не наступил ещё момент, чтобы раскрыть тебе причину. Пока не наступил… Знай только, что привезён ты сюда исключительно для твоего блага и безопасности, а также с целью обеспечить тебе достойное будущее. Ради твоего личного благополучия и благоденствия Святой Римско-католической церкви ты должен оставаться в неведении. В эти смутные времена одержимые головы и дьявольские силы готовят заговор против добра и истины. Это было известно твоей матери. Не снимай никогда розарий, что на шее твоей. Это твой оберег, знак её благословения.

Если есть в тебе что-то достойное, то этому ты обязан только этой женщине – той, которая произвела тебя на свет, даровав тебе плоть свою для мирской жизни и сердце своё для жизни вечной. Движимая безграничной материнской любовью, прежде чем воссоединиться с Господом нашим, она отдала тебя под Наше покровительство, и с тех пор Мы храним эту тайну, которую ты узнаешь, лишь когда наступит срок. Veritas filia temporis6.»

«Господин, покорнейше прошу Вас, – заговорил Тристан дрожащим голосом, – как и любой благочестивый христианин, я должен знать правду…» И, пытаясь силой духа сдержать колотившееся сердце, добавил: «Жития святых и пуще других жизнь Блаженного Августина учат нас искать истину – ту самую истину, которую Вы сейчас от меня скрываете».

Прелат внезапно обернулся и, уставив на подростка суровый взор, в котором сквозило некое удовлетворение пылом юного собеседника, парировал:

«Отвечу тебе словами Амвросия Медиоланского, обращёнными к тому, кого ты так недостойно цитируешь: “Нет, Августин, не пристало человеку истину искать, ибо сама истина разыщет человека”. И подобно тому, как это случилось с юношей из Гиппона, твой путь к истине только начинается».

И прежде, чем кто-либо из присутствовавших осмелился проронить слово, кардинал обратил взор на провожатого и повелительным тоном изрёк: