– Это… Тихон?.. – выдавила я, с опаской разглядывая великолепное животное. – Но тогда почему он…

– Зачем отпугивать посетителей? – рассмеялся господин Вортеп-Бар. – Какой же смельчак ко мне в лавку зайдёт, коли такое диво увидит? Вот и выкручиваемся, как можем.

Сидя верхом на огромном лебеде, мы неслись сквозь метель. Ветер бесновался, словно задался целью не дать нам вернуться вовремя, снег из колючих крупинок превратился в крупные влажные хлопья; наши пальто и рукавицы уже промокли насквозь. Но самым сильным чувством был страх: я обмерла, вцепившись в Бориса обеими руками, и, вероятно, даже под угрозой смерти не согласилась бы раскрыть глаза и посмотреть вокруг. В воздухе стоял такой шум, что мы с братом не могли бы разговаривать, если бы и захотели. Лебедь мерно взмахивал мощными крыльями; он не собирался сдаваться, однако встречный ветер становился всё сильнее – казалось, нас вот-вот сдует вниз, и мы разобьёмся о землю. Мои руки онемели настолько, что я не могла ими пошевелить… Тем временем в воздухе забушевал настоящий ураган: наш лебедь уже не мог лететь так же спокойно и ровно; ветер пытался отбросить его назад. Внезапно птица сложила крылья и камнем ринулась вниз, от чего сердце у меня провалилось куда-то под колени.

– А-а-а! – мой собственный визг был настолько оглушителен, что на миг перекрыл даже вой бури. Господи, за что гибнем мы с братом… Затем моего лица коснулось что-то холодное, влажное. Я открыла, наконец, глаза, и увидела, что лежу на земле, а подо мной тонкий слой мокрого снега.

– Лиза, очнись! – прокричал Борис. Значит, с ним всё хорошо, слава тебе, Господи. – Ну же, вставай!

Он поддержал меня под локоть, и я с трудом приподнялась: ноги и руки мои были в каком-то оцепенении. Оказывается, мы находились на набережной. Уже стемнело, дальний край моста терялся в снежной круговерти, а до дома все ещё было далеко.

– Мы не можем лететь дальше по воздуху, – задыхаясь, пояснил Борис. – Ветер слишком силён.

– Тогда что же теперь будет?

– Если я правильно догадался… – начал Борис, но не договорил.

Наш чудесный лебедь подошёл к парапету, легко вспорхнул вверх, и… ударившись о тёмные, холодные волны, обратился небольшой изящной ладьёю. Крылья стали парусами, и ветер мгновенно наполнил их; всё это было настоящим дивом, однако у меня противно засосало под ложечкой, когда я представила, что нужно будет спрыгнуть с парапета в лодку. Вроде бы там не очень высоко, но…

– Ой, мамочка… – прошептала я и перекрестилась.

Борис с жалостью поглядел на меня.

– Не бойся, я прыгну первым и помогу тебе.

Мой отважный братишка уже взбирался на парапет, и от испуга за него я позабыла о собственной трусости.

– Нет, стой! Подожди! Надо сказать ему, чтобы приблизился ещё, а то мы окажемся в воде! Лебедь, милый, – закричала я. – Подплыви поближе, пожалуйста!

Я не была уверена, что наш спаситель меня поймёт, но он с готовностью развернулся, захлопал парусами и стал почти вплотную к граниту набережной. Я взяла Бориса за руку, и мы вскарабкались на парапет; прямо под нами покачивалась чудесная ладья.

– Закрой глаза, – предложил брат.

У-ух ты! Это падение было коротким и гораздо менее страшным, чем предыдущее. Удара о палубу я не заметила: волшебная ладья приняла нас упруго и мягко; повернувшись, она понеслась по Неве к Суворовской площади. Мой ужас сменился восторгом – мне уже не надо было бояться высоты, можно было просто наслаждаться чудесным плаванием. Ладья мчалась по реке, не обращая внимания на ветер: она легко, точно в танце, перепархивала с одной волны на другую. Снег продолжал лететь мне в лицо; сквозь белёсую мглу я видела огни набережной и тусклый свет в окнах домов… Мы пересекли Неву вдоль Троицкого моста и нырнули в устье Мойки; здесь было гораздо тише, усмирённый ветер уже не завывал, но изредка прилетал порывами. Ладья пошла медленнее; тут только мне представилось: а если нас кто-нибудь увидит?