– Ешьте, – повторила строго. – Холодное будет совсем невкусное.

– С условием, – он прищурился. – Вы расскажете, на кой чёрт вам понадобился полудохлый раб.

Последнее слово резануло по ушам сильнее, чем лёгкий акцент. Островитянин прекрасно говорил по-кергарски, хотя чувствовалось, что язык ему не родной.

– Инго, – поправила я.

– Раб, – выплюнул он. – Вы привыкли лицемерить, но суть от этого не меняется. Ваша великая и могущественная империя возродила и узаконила рабство. Наряду с домашними питомцами вы заводите себе людей. Приравняли их к вещам!

– Инго не вещи, у них есть права.

– Серьёзно? Может, сострадательная льена, это – доказательство прав рабов? – он задрал голову, демонстрируя едва зажившую рану от ошейника. – Или это? – он указал подбородком на перевязанное плечо, откуда раз за разом выгрызал знак.

– Жестокое обращение с инго запрещено законом, – произнесла я и сама почувствовала, насколько фальшиво звучат мои оправдания. – Мне очень жаль, что вам попался плохой хозяин.

– У меня нет хозяев! – островитянин вскинулся, чуть не опрокинув поднос. – Я родился свободным и умру свободным!

– Тем более мне жаль. Но вы попали в империю как инго. Мне продали вас как инго. А если не начнёте есть, то и помрёте как инго. Вам нравится последний вариант? – докончила я мрачно.

– Нет, – буркнул он и взялся за ложку. – Рассказывайте.

Его приказной тон меня задел. Всё-таки из нас двоих хозяйкой была я.

– Послушайте, то, что я не хочу быть с вами строгой, не значит, что вы можете командовать мной.

Инго зло скривился.

– Желаете, чтобы я лебезил? Вилял хвостиком? К каждой фразе добавлял: «Да, хозяйка», «Как скажете, хозяйка»?

– Меня зовут Ю́лика. Льена Юлика Дигиш. Будет достаточно, если вы перестанете грубить и начнёте называть меня по имени.

– Так зачем вам, льена Юлика, – он издевательски выделил имя, – полуживой хамоватый недрессированный раб? Вы воплощённая добродетель? Подкармливаете бездомных кошечек? Протестуете против отстрела бродячих собак? Спасаете птичек с подбитыми крыльями?

– В Кергаре не отстреливают бездомных животных, – возразила я. – Их отлавливают и помещают в приюты.

– Ах да, гуманное отношение! – инго ухмыльнулся. – Как я мог забыть! А что вы делаете с беглыми рабами? Грозите пальчиком?

Вместо ответа я подалась вперёд и потрогала тарелку. Разумеется, суп уже остыл. Забрала тарелку, сходила на кухню, разогрела повторно и вернулась. Инго встретил моё возвращение непередаваемой гримасой.

– Я уж думал, в наказание за дерзость вы решили уморить меня голодом.

– Не судите о других по себе, – хмыкнула я. – Вы – моя собственность, забыли? Причинять вам вред не в моих интересах.

Он открыл рот.

– Ешьте! – рявкнула в третий раз со всей силы. – Слова не скажу, пока не увижу пустую тарелку!

Невероятно, но подействовало. Неуклюже, потому что мешали повязки, островитянин начал есть. Помочь ему я не предлагала, поскольку не сомневалась, что он не позволит. Я воспользовалась паузой для того, чтобы убрать осколки разбитого кувшина и вытереть пол насухо. Забрала пустую посуду, сделала сладкий чай – себе и ему. Вручила инго чашку и присела на край кровати.

– Теперь слушайте. Я понятия не имею, какой чёрт, по вашему меткому выражению, дёрнул меня вас купить. Мне не нужны инго, я ненавижу посторонних в доме, на рынок я пришла, чтобы приобрести щенка. И я ни в коем разе не поддалась жалости! У меня чёрствое сердце, о чём мне тысячу раз говорили.

Сначала он с жадностью выпил чай и только потом ответил:

– Хорошо, жестокосердная льена Юлика. Спрошу по-другому: что вы собираетесь со мной делать? Откормить и перепродать?