– Подождите, тетя Маша.

Маханов достал из чемодана палку сырокопченой колбасы и бутылку водки.

– Вот.

– Ой, Коля, эта колбаса такая дорогая, ты ее возьми лучше с собой в деревню, там такой не видывали.

– Режьте, тетя Маша, у меня и для деревни есть.

– Ты, наверное, много получаешь?

Маханов как-то не задумывался об этом. Платили ему на самом деле много, две тысячи рублей, оклад командира корпуса, генерал-лейтенанта, если переводить на военных. Николаю и жене его Тамаре всего хватало, да еще супруга как учительница получала семьсот пятьдесят рублей. Из этих денег высчитывался подоходный налог и взносы в так называемый «добровольный» заем.

– Мы с женой не жалуемся.

– Да, ведь ты женился! И кто она?

Маханов пожал плечами:

– Женщина. А если серьезно – Тамара Савельевна Гридман. Теперь, естественно, Маханова.

– Скоро и детишки пойдут, жаль, не увидит их отец твой.

Тамара не хотела детей, но не говорить же об этом родне? Не поймут. Здесь, в провинции, все по-другому. Никому и в голову не придет, чтобы в семье не было детей. А в Москве это в порядке вещей, особенно в тех кругах, что считали себя здоровой, советской аристократией.

– Да, – тихо ответил он.

Бутылка открыта. Мария Никаноровна встрепенулась:

– А стопку-то! Стопку-то я не поставила. Или тебе рюмку?

– Стаканы, теть Маш, и себе тоже.

– Ну, если только пригубить, нельзя мне. Ивана помянуть надо.

Она принесла два стакана.

Тетке Николай плеснул на самое дно, себе налил полный.

– Ну, теть Маш, за отца.

– Да, Коля, хороший был человек. Царство ему небесное.

Она перекрестилась.

Маханов промолчал. Выпил стакан. Вообще-то он пил очень мало. Можно сказать, не пил совсем. Так, на большие праздники, у родителей Тамары или с начальством. И сразу же хмелел.

– Никогда не прощу себя, теть Маш, что не приехал раньше. А ведь мог настоять, чтобы отпуск дали, но все откладывал. Дооткладывался. Теперь на похороны бы успеть. Даже не знаю, как буду прощаться. Он же для меня – да что там, вы все прекрасно знаете.

– Иван гордился тобой. Ты же, почитай, из деревни один в люди выбился. Ученым стал.

– Да каким там ученым! Кандидат технических наук. Недавно диссертацию защитил. И брат двоюродный, сын дяди Степана, офицер.

Мария Никаноровна с уважением посмотрела на племянника:

– Вот, «кандидат наук», «диссертация» – у нас и слов-то таких не знают.

– Не важно все это.

– Мать бы тоже гордилась тобой. Да она и гордилась… – Мария Никаноровна не договорила, заплакала: – Вот она какая жизнь, Коленька. Уходят близкие, Господь прибирает, а я…

– Бога нет, тетя Маша.

– Это для тебя нет, а для меня есть. Не надо говорить, чего не знаешь.

– Хорошо, не будем.

– Да ты, закусывай давай, не стесняйся.

Он съел все, что выставила Мария Никаноровна, колбасу не тронул – это для нее, потом попробует.

Налил еще. Мария Никаноровна покачала головой:

– А надо ли, Коля?

– Надо, теть Маш, знаете, как мне плохо?

– Знаю, Коля, как не знать, сама переживаю.

– Ну, извините.

– Да что ты. За что извиняешься?

Маханов поднял стакан, посмотрел на содержимое, поставил на стол, спросил:

– Расписание автобусов не изменилось?

– Нет, Коля, автобус завтра в 9.00 от вокзала. Да автобус-то – одно слово, так, колымага. Но люди ездят. А в районе тебя будет ждать Фомич.

– Дед Николай?

– Он. Приезжал давеча, сказал – завтра будет ждать с подводой.

– Подвода, – проговорил Маханов, – это так странно.

– Конечно, ты в Москве привык к метро да машинам. А у нас в деревне всего три машины, люди на подводах ездят. И то, если колхоз лошадь даст.

– Да-да…

Он выпил. Марии Никаноровне пришлось провожать племянника до кровати.