Когда КГБ заинтересовался вами? В 1968 году?

Это началось намного раньше, задолго до того, как я познакомился с Бродским, хотя в итоге некоторые из моих предшествующих столкновений с КГБ переплелись и с его биографией. В 1956 году, когда я впервые побывал в России, за мной, насколько мне известно, не следили, но в следующей поездке, в 1957‑м – наверняка следили, и во всех последующих поездках – тоже, и в 1968‑м. Словом, за тринадцать лет я совершил шесть поездок – и в пяти за мной следили. Не забывайте, осенью 1956 года советские войска жестоко подавили Венгерское восстание46. На следующий год культурно-интеллектуальная атмосфера в Ленинграде, Москве и Киеве сильно изменилась к худшему. Свободы определенно поубавилось, контроль над мыслями и высказыванием мнений усилился, а русские, с которыми я общался в 1957 году, нервничали сильнее, чем в 1956‑м.

В 1960 году я совершил самую долгую в своей жизни поездку в СССР – на целых шесть недель. Моим друзьям – таким, как русист Джим Сканлан, занимавшимся примерно той же работой, что и я, – удавалось прожить в СССР целый семестр или даже целый год. В 1964/65 учебном году я тоже попробовал это проделать, и американская сторона согласилась, но советская сторона после долгой волокиты ответила отказом.

Уточним: согласно вашему ежедневнику за тот год, вы пробыли в СССР с 3 июля по 14 августа, а затем, с 14 по 18 сентября, совершили первую в жизни поездку в Польшу. А затем посетили Прагу, Будапешт и еще несколько городов. Расскажите мне о своих первых стычках с КГБ. Попробовали ли вы хоть раз разоблачить сотрудников КГБ, которые в том году ходили за вами хвостом?

Как ни удивительно, да. Дважды в один и тот же день 1960 года, двоих разных сотрудников. Выходя из своей гостиницы в Москве, я заметил, что какой-то человек идет за мной вслед. Я устроил ему проверку: остановился, пошел в обратном направлении и купил газету, а он тоже остановился, пошел в обратном направлении и сделал вид, будто что-то покупает.

Я путешествовал уже без малого два месяца, и мои хлопчатобумажные носки протерлись. Я сделал то, что в Лондоне или Париже сделал бы в такой ситуации любой американец – спросил у горничной, не будет ли она любезна заштопать мне носки, и предложил ей два доллара местной валютой. Ответ русской горничной удивил меня. Она сказала: «Нет-нет, я не могу этого сделать. Для этого у нас есть специалисты».

Специалисты по штопке носков?

Да, специалисты, они работали в специальном заведении в нескольких кварталах от моей гостиницы. В заведении без названия – мне сказали только номер дома. Спускаешься по нескольким ступенькам и распахиваешь дверь. И видишь две длинных очереди – сплошь женщины. В одной – женщины с хозяйственными сумками, доверху полными рваных шелковых чулок: сдают чулки в починку. А в другой – женщины, пришедшие неделю спустя забирать заштопанные чулки. Первая очередь двигалась очень медленно, ведь каждая женщина приносила, самое малое, две пары нейлоновых чулок, а на каждом чулке была, самое малое, одна прореха. Каждую прореху, будь их хоть дюжина, полагалось тщательно измерить (сколько миллиметров в длину – двенадцать, или всего лишь восемь, или только шесть?) и вычислить плату: столько-то копеек за миллиметр. Затем каждой женщине выдавали квитанцию с датой – получить заштопанные чулки можно было самое раннее через неделю.

В этом большом зале я был буквально единственным мужчиной, пока не распахнулась дверь и не вошел мой «хвост» из КГБ. Он огляделся слегка растерянно, словно оказался в этом зале впервые в жизни. И тогда я обернулся к нему и сказал по-русски: «Товарищ, это не стоит ожидания. Очереди слишком длинные и движутся слишком медленно. Я посоветовал бы вам купить себе новые носки». Насколько я помню, он слегка покраснел и мигом куда-то исчез. Разумеется, после того как я его разоблачил, они были вынуждены прислать другого взамен. В КГБ было такое правило.