Доктор, всем корпусом повернувшись к морю и уже не глядя на владельца урки, указал пальцем на эту часть неба:

– Видишь, хозяин?

– Что?

– Вот это.

– Что именно?

– Вон там.

– Синеву? Вижу.

– Что это такое?

– Клочок неба.

– Это для тех, кто думает попасть на небо, – возразил доктор. – Для тех же, кто туда не попадет, это совсем иное.

Он подчеркнул свои загадочные слова странным взглядом, потонувшим в вечернем полумраке.

Наступило молчание.

Владелец урки, вспомнив двойственную характеристику, данную старику главарем шайки, мысленно задал себе вопрос: «Кто же этот человек? Безумец или мудрец?»

Костлявый палец доктора все еще был направлен на мутно-синий край небосвода.

Хозяин внимательнее посмотрел в ту сторону.

– В самом деле, – пробормотал он, – это не небо, а туча.

– Синяя туча хуже черной, – произнес доктор и прибавил: – Это снеговая туча.

– La nube de la nieve, – проговорил хозяин, переведя эти слова на родной язык, чтобы лучше уяснить их смысл.

– Знаешь, что такое снеговая туча?

– Нет.

– Ну так скоро узнаешь.

Владелец урки впился взглядом в горизонт. Всматриваясь в тучу, он бормотал сквозь зубы:

– Месяц бурных ветров, месяц дождей, кашляющий январь да плачущий февраль – вот и вся наша астурийская зима. Дождь у нас теплый. Снег у нас выпадает только в горах. Зато берегись там лавины! Лавина ничего не разбирает: лавина – это зверь.

– А смерч – чудовище, – подхватил доктор и, помолчав немного, прибавил:

– Вот он надвигается.

Затем продолжал:

– Сразу начинает дуть несколько ветров: порывистый – с запада и другой, очень медленный, – с востока.

– Восточный – это лицемер, – заметил судовладелец.

Синяя туча росла.

– Если снег, – продолжал доктор, – страшен, когда он скатывается с горы, сам посуди, каков он, когда обрушивается с полюса.

Глаза его стали как бы стеклянными; казалось, туча, сгущавшаяся на горизонте, сгущалась и на его лице.

– С каждой минутой близится ужасный час, – задумчиво проговорил он. – Приподнимается завеса над предначертаниями верховной воли.

Владелец урки опять задал себе вопрос: «Не сумасшедший ли это?»

– Хозяин, – снова заговорил доктор, не отрывая взгляда от тучи. – Ты много плавал по Ла-Маншу?

– Сегодня в первый раз, – ответил тот.

Доктора, поглощенного тревожным созерцанием синей тучи, этот ответ не взволновал, – так губка, пропитанная влагой, не может вобрать в себя ни одной лишней капли. В ответ на слова хозяина он только слегка пожал плечами:

– Как же так?

– Я, сеньор доктор, обыкновенно плаваю только до Ирландии. Я делаю рейс от Фуэнтарабии до Блек-Харбора или до острова Акиля; называют его «остров», а состоит он из двух островов. Иногда я захожу в Брачипульт, на побережье Уэльса. Но я никогда не спускался до островов Силли и этого моря не знаю.

– Плохо дело. Горе тому, кто с трудом разбирает азбуку океана! Ла-Манш – книга, которую надо читать бегло, Ла-Манш – сфинкс. Дно у него коварное.

– Здесь глубина двадцать пять брассов[41].

– Надо держать курс на запад, где глубина достигает пятидесяти пяти брассов, и не плыть на восток, где она всего лишь двадцать брассов.

– Мы бросим лот.

– Помни, Ла-Манш – море особенное. Уровень в нем поднимается до пятидесяти футов при высокой воде и до двадцати пяти – при низкой. Здесь спад воды – еще не отлив, а отлив – это еще не спад… Ага! Ты, кажется, испугался.

– Ночью бросим лот.

– Чтобы бросить лот, нужно остановиться, а это тебе не удастся.

– Почему?

– Не позволит ветер.

– Попробуем.

– Шквал – острие шпаги в боку.

– Все равно мы бросим лот, сеньор доктор.

– Тебе не удастся даже поставить судно лагом к ветру.

– Бог поможет.

– Будь осторожен в словах. Не произноси всуе грозного имени.