Однако в этот раз прочность его была поставлена под вопрос, и я не нашел, кого можно обвинить в нарушении порядка жизни, кроме тех, кто развесил эти наклейки. Кнопка все-таки загорелась после нескольких нажатий, но звуков передвижения кабины так и не было слышно. Классический пример сглаза. Я устремил взгляд на затемненную лестничную клетку и пошагал наверх с постепенно заполняющим все углы многоэтажного здания эхом какой-то там симфонии Сергея Прокофьева в голове.

Я жил на тринадцатом этаже, но это меня ничуть не смущало. С каждым пролетом я только ненавидел одного лишь человека с наклейками.

На двенадцатом лампы никогда не работали. Я думаю, что там проживали самые мрачные жильцы, поэтому эта часть помещения с радостью принимала темноту, которой уже не было место в их квартирах.

И вот тут обыденность оздоровительной прогулки по этажам оборвалась. Если бы это было фильмом, это была бы его «черно-белая часть», музыкальное сопровождение к которой поспешно настучал на кастрюлях Тэйдзи Ито.

Пройдя еще несколько ступенек, я поднял голову и заметил наверху фигуру человека в лифте. Спустя мгновения тревожного трепета, вполне естественного в такие минуты, я подобрался поближе, чтобы увидеть, чем незнакомца так увлекла кабина лифта, ведь он продолжал стоять в раскрытых дверях.

Вероятно, он не услышал, как я подошел к нему. Это был поседевший мужчина крепкого телосложения, одетый в износившийся кашемировый бушлат черного цвета, который, помимо всего, казался ничтожно маленьким на нем. Двери с грохотом сжимали мужчину в проеме, но он ни разу не сдвинулся с места.

Исходящий из кабины запах пороха был удушающим, но внутри не было ни единой души. В этот момент ночной скиталец повернулся ко мне. На его лице я увидел определенную воодушевленность, будто он ждал меня здесь все это время. Тогда я и поинтересовался, что нового в мире лунатиков:

– Что-то случилось?

Он вышел из кабины. Двери захлопнулись, а мужчина в бушлате уставился на меня, нахмурив свои лохматые прямые брови. Его затемненные глаза приподнялись, и лоб покрылся морщинами. Из-за своего выпуклого носа с заостренным кончиком в кромешном синем свете ночи этот человек напоминал мне сокола. Хотя я все больше чувствовал, что на мне задержался его орлиный взгляд. Различие только в том, что мы не находились в воздухе.

– Да какой-то парнишка застрелился вдруг, вот отмываю стою, – неожиданно заговорил он.

С этого момента я понял, что перспектива адекватности разговора затеряна, но решил подыграть ему.

– А кто, не знаете?

– Да Вы же и застрелились.

Он сказал это без малейшей эмоции удивления. Я посмеялся и принялся потихоньку сворачивать нашу милую беседу.

– Я еще пока не решился, – все так же посмеиваясь, я ответил.

– А пистолетик у Вас в кармане нашли как раз.

Я принял его за ненормального и улыбнулся, чтобы не провоцировать на конфликт. Таким определением вообще не стоит раскидываться, однако ненормальных людей все же легко выявить: просто намекните им на это в тот момент, когда станет до боли очевидно, и слушайте все двести тысяч примеров, как можно это не признавать.

– Ну отмывайте, не буду Вам мешать.

Я оставил человека в бушлате и двинулся в сторону лестницы. Из-за спины послышался щелчок, и я медленно обернулся. Мужчина закурил из желтой пачки, или такой цвет ей придавал свет от зажигалки. Я увидел его старое лицо, покрытое суховатой кожей. Под посаженными глазами его образовались глубокие впадины, а уголки губ смотрели вниз в бездну. Показалось, что этот человек родился седым. Вдруг он произнес:

– Ничего, мы еще увидимся.