Я понимаю, что Эрни больше нет с нами. Он не умер, не погиб. Его просто нет.

– Расскажи, что произошло, – прошу я.

Мама отводит глаза. Вижу, она не хочет говорить об этом. Еще не смирилась с тем, что именно ей придется стать проводником дурных вестей.

– Доктор, – она резко дергается, блеск надежды в уставших заспанных глазах. – Доктор сказал, тебе нельзя нервничать. Сначала нужно восста…

– Думаешь, я не буду нервничать, если ты продолжишь молчать?

Конечно, она не готова. Она устала не меньше моего. Наверняка, до сих пор не помнит, когда последний раз спала. Наши отношения не простые, если только отношения между родителями и детьми в принципе могут быть простыми. В очередной раз я слишком напираю. Забываю, что с каждым годом она становится мягче, беззащитней. Это она тащила нас с братом, когда отец понял, что он не хозяин в доме, к тожу же самый слабый из нас четверых, несмотря на наш подростковый возраст с братом. Она не заслуживает моего давления.

Мама издает звук, похожий на крик дикого зверька. По привычке я пытаюсь взмахнуть рукой, и мои пальцы дергаются. Она тоже замечает это. На лице застыла светлая радость. Наконец, она осмеливается посмотреть на меня.

– Попробуй еще раз, – шепчет она, закрывая лицо руками.

Покоряюсь. И да, пальцы дергаются вновь.

Ее глаза в миг покрываются блеском, как речная гладь в солнечный день.

Пробую правой рукой – да, эффект есть. Кардиограф рядом с головой пищит чаще. Конечно, я возбужден. Плевать.

Перехожу на ноги. Пальцы левой ноги отзываются. Мама видит это. Но на лице не радость. Тревога.

Концентрируюсь на правой ноге. Нет реакции. Ничего, немного больше концентрации, и все выйдет. Кардиограф продолжает напоминать о себе слишком часто. Я злюсь. Как могу, опускаю глаза вниз. Вижу два бугорка в районе коленей. И один слева, где ступни. Только слева.

Стоп, что-то не то. Мама уже на ногах. Кардиограф раздражает учащенным пищанием.

– Я позову врача, – она направляется к выходу из палаты.

– Стой, – шепчу я. Страх отнимает и без того ничтожные остатки сил.

Кардиограф переходит на крик.

На месте правой ноги пустота. Больничное одеяло лежит ровно, ни единой складки.

– Мама, – шепчу я, когда картинка перед глазами превращается в размытое пятно. – Мама.

Хлопает дверь, и палата наполняется голосами. Я уже ничего не вижу. Все, что могу, это шевелить высохшими губами: «где моя нога?»

Итак, давайте я вам кое-что расскажу про игру на ударных. То, что вы видите как зритель, и то, что есть на самом деле, отличается довольно сильно.

Вспомните любого крутого рок-барабанщика: его руки летают от тарелок к барабанам, он машет гривой и выдает фантастически простую, но от этого не менее крутую дробь по всем барабанам. Каждый второй зритель повторяет ее, размахивая руками в воздухе.

Вспомните крутых метал-барабанщиков: все то же самое, только в 2 раза быстрее.

А теперь как все обстоит на самом деле.

Я, как и многие, начинал свой путь, стуча японскими палочками по подушкам да железным коробкам из-под печенья. Мои руки выделывали всевозможные кульбиты и повторяли ритмы, которые за реальной установкой звучали бы откровенно пусто. Все потому, что я не задействовал ноги.

Стоило мне впервые сесть за реальную барабанную установку, как случилось первое потрясение: оказалось, ноги важны ничуть не меньше рук. Со временем случилось потрясение номер два: в тяжелый стилях музыки, ноги даже важнее рук. Потрясение три: прокачать ноги куда сложнее рук.

Начнем вот с чего. Ритм. Если из самого простого ритма убрать бочку (тот самый огроменный барабан, в который и играют ногой), то останется плоская линия, в которой будет выделяться только малый барабан. Можно вставлять акценты на тарелках, но все они будут звучать пусто, без громогласного глухого «бум». В этом и состоит магия ног.