Все еще с дикой одышкой и открытым ртом я просто смотрел на происходящее. Внезапно со стороны оставшегося двигателя послышался хлопок. Правое крыло самолета вспыхнуло, вернее даже взорвалось. Весь лайнер за считанные секунды полыхнул, словно спичка. Этот огромный пылающий фонарь залетел за крупный пригорок и скрылся.

Даже на такой дистанции жар от взрыва припек мое лицо. Это привело меня в чувства. Я собрался и что есть мочи стал грести в сторону берега. Большие волны, несшиеся туда же с гигантской скоростью, будто помогали мне, и через пару минут я был уже на суше.

Словно исторгая из себя чужеродное тело, океан выплюнул меня на берег. Я попытался встать на ноги, но сильная боль не позволила. Тогда, загребая руками мокрый песок, я отполз подальше. Моя голова обессилено опрокинулась на смесь мелкого гравия и песка. Истерически бурча что-то невнятное, я отключился.

II

Был довольно теплый, для этого времени года, сентябрьский вечер. В парке гуляли молодые пары, на площадке, резвились дети. Длинная аллея уходила все глубже в лес. С художественной точки зрения изысканно выполненный фонарный столб, будто специально наклонившись над лавочкой, начал хаотично мигать лампой. Наконец, она загорелась в полную мощность, и вокруг нее быстро начал собираться рой комаров и прочих насекомых.

– Это тебе, – девушка сидела на скамейке рядом со мной. Она вытащила из черной сумочки коробку, – Их еще мой прадед стащил у какого-то фрица в сорок пятом. При штурме Рейхстага нацисты побросали все свои вещи…, – она открыла пластиковый футляр, – Не подумай, они не «Люфтваффе» какие-нибудь, – на лице ее появилась улыбка, но сквозь нее, все равно можно было прочесть непонятного рода грусть и печаль. – Они швейцарские… Вот, видишь? – ее палец указал на надпись внутри крышки, – Эти часы, с тех самых пор, передавались в нашей семье по мужской линии. Я знаю, как ты любишь часы… Немного привела их в порядок и прикрепила на стальной браслет. На нем, кстати, наша гравировка.

Даша была одета в легкую ветровку с пышным, искусственным мехом вокруг воротника. Под курткой виднелись обнаженные плечи. Бежевый летний топик, который располагался чуть ниже, закрывал ее грудь, оставляя живот и плечи открытыми. На шее висел золотой кулон, а на запястье болталась серебряная цепочка с гравировкой.

Дорогие кожаные штаны и высокие каблуки подчеркивали ее красивые стройные ноги. Она положила коробочку себе на колени. Выпрямила спину, прижала обе стройные ножки друг к другу. Затем двумя руками поправила свои длинные рыжеватые волосы, такие шелковистые и приятные на ощупь, отбросила их назад. Ее прическа мне всегда нравилась. Она снова взяла коробочку в руки и протянула ее мне. Мои руки, такие крупные на фоне ее маленьких, достали из футляра увесистые наручные часы. Я надел их на запястье, и удивленно раскрыл рот. Хотел сказать ей, что это слишком ценная вещь, и я не могу принять ее, но Даша не желала и слушать.

– Я прошу тебя, не уезжай никуда, – глаза налились слезами. Она поставила в упор к ногам локти, и положила подбородок на ладони. – Ты обо мне подумал?! – уже начиналась истерика, – Как я буду здесь без тебя?! Мы с тобой уже шесть лет вместе… – всхлипнув, она вытерла слезы со щек, и повернулась ко мне, – Шесть лет, Максим!

Этот разговор, она заводила не в первый раз. Я больше не горел желанием общаться на эту тему, но как мог, скрывал свое недовольство.

– Даш, мы же, вроде все обговорили еще на прошлой неделе. Поработаю годик и вернусь, – я обнял ее и поцеловал в макушку. Ни о каком годе на самом деле не шло и речи. Сам-то я знал, что больше недели там не задержусь, – И не факт, что меня еще возьмут. Это всего лишь собеседование. А насчет часов, – пододвинулся я еще ближе, – не могу их принять, зай. Это же семейная реликвия.