Басаргин кивнул.

– Исходя из этого, – сделал вывод Доктор Смерть, – мне предстоит послать запрос о всех относительно заметных перечислениях валютных сумм, осуществленных этническими чеченцами хотя бы в последние полгода. Полгода – это последний известный нам срок, когда в Чечне видели Алимхана Абдуловича Кашаева. Контролировать необходимо все серьезные банки мира. Вот уж задача для Интерпола, так задача! Они обязательно поднимут все финансовые бумаги, засадят за их изучение сто пятьдесят тысяч сотрудников и выдадут нам готовый материал…

– Это действительно сложная задача, – согласился Басаргин, не желая замечать иронию Доктора, – но не настолько глобальная, как тебе кажется. Нас должны интересовать счета, где фигурируют хотя бы несколько десятков миллионов долларов. Таких банковских операций много быть не могло. Я думаю, стоит попробовать. По крайней мере это шанс, который упускать нельзя. И этот шанс позволит нам определить хотя бы приблизительно регион, где следует сконцентрировать внимание на пластических хирургах…

– О-хо-хо… – вздохнул Доктор Смерть.

– И, значит, вооружившись этим ружьем, вы, полковник, пытаетесь сделать то, что уже много лет не могут сделать федеральные силы, включающие в себя много высококлассных специалистов… – уважая старика, ветерана войны, бывшего батальонного разведчика, Сохно говорил без улыбки и даже с некоторым нарочитым восхищением. – Ну хоть бы автомат приобрели. В здешних краях это не проблема. А то – такое ружье.

– С этим ружьем еще мой дед воевал. И оно ни разу его не подводило. И меня не подводит. Если бы ты не напялил на себя эту штуку, – палец ткнул в бронежилет, – то…

– Для того я и напялил, чтобы живым остаться. И на Зелимхане такой же может оказаться. Что тогда будете делать, полковник?

– А на этот случай у меня есть кинжал.

– Тоже дедовский? – улыбнулся Сохно.

Но улыбнулся совсем незаметно. На его довольно неулыбчивой физиономии, изрисованной несколькими заметными шрамами, украшенной неаккуратно сломанным носом, любая радость выглядит для окружающих слегка угрожающе, и, зная это, подполковник улыбается только среди друзей, к такому давно привычных.

– Нет, что ты, сынок. Этот кинжал совсем старый… Я и не знаю, кто из предков в первый раз прицепил его к поясу. Сейчас такие не делают.

Полковник Рамазанов вытащил из-под куртки кинжал вместе с ножнами. Должно быть, подходящего случаю старинного пояса у старика не было, а к простому современному прицеплять этот кинжал он не захотел.

Сохно взял оружие в руки, обнажил клинок и попробовал остро отточенное лезвие. Потом постучал по металлу ногтем, слушая звук, и хмыкнул еще раз. Любопытство свое подполковник привык удовлетворять, а его любопытство очень возбудилось от вида несимметричных, словно бы случайно нанесенных темных, будто черненых полосок. Для проверки своей мысли он вытащил из-за спины свой боевой нож и ударил лезвием о лезвие. Сталь звонко вскрикнула.

– Ой-е… – вскрикнул и подполковник, обнаружив на лезвии своего ножа из современной высоколегированный стали зазубрины и не обнаружив таких зазубрин на старинном кинжале.

Отставной полковник остался доволен результатом осмотра и реакцией подполковника:

– Я же говорю, это ценный кинжал. Сейчас таких не делают. Булат.

– Это не совсем булат, – поправил Сохно. – У булата рисунок сплава не такой. Линии вдвое мельче. Это – харлуг.

– Что такое – харлуг? – недоуменно спросил Рамазанов.

– Булат выплавляют. Булатная сталь – обыкновенная сталь с большим содержанием углерода. Только мало кто знает пропорции, без которых булат не сваришь. А харлуг делают иначе. Берут полоски простой стали и полоски углеродистой, нагревают, переплетают косичкой, а потом расковывают. И получается аналог булата…