– А если нет? Он ведь, как ты говоришь, сумасшедший.

Я промолчал.

Министр разглядывал меня, словно через лупу букашку. Я не знал, куда от него спрятаться. Хотелось забиться в какую-нибудь щель и там затаиться. Старческие пигментные пятна на лбу у министра своим расположением напоминали Соломоновы острова.

– А если он женщин убил? Ты понимаешь, чем всё это пахнет?

Я не проронил ни слова.

Он резко вскочил со своего насиженного места и принялся ходить по красной ковровой дорожке. Туда-сюда. Мимо картины Шишкина «Утро в сосновом бору» и «Девятого вала» Айвазовского. Не хватало только чего-нибудь на тему Ленина.

– Это же скандал вселенского масштаба. Российский космонавт прикончил свою коллегу и знаменитую американскую актрису. Какая истерия на Западе начнётся. Подмоченная репутация страны. А наши с тобой репутации? Ты представляешь, где ты в результате окажешься? Вылетишь, к чёртовой матери, из фирмы. Без «золотого парашюта». Будешь на бирже труда околачиваться. А я тебе составлю компанию. И это ещё в лучшем случае.

Он вернулся за стол, налил в гранёный стакан воды из графина, выпил, крякнул, покраснел, как рак, и, дыхнув на меня водкой, зло произнёс:

– А во всём ты виноват, падла. Никакой он не сумасшедший. Просто обиделся на тебя за то, что ты, сволочь паскудная, у него бабу увёл…

Помню его маленьким мальчиком, везде сующим свой нос. Одно время мы оба жили в коммунальной квартире на две семьи. Помню, как впервые его увидел, когда он пришёл в ванную комнату с коробкой зубного порошка, зубной щёткой, мыльницей и полотенцем. Он тогда застал меня на месте преступления – я выдавливал в раковину зубную пасту из тюбика. Паста была, кажется, болгарская. «Поморин». Он ввалился в ванную комнату, этакий розовощёкий крепыш, стриженный под полубокс, и очень меня напугал своим неожиданным появлением. Но поскольку он не рассказал моим родителям о том, что он увидел в ванной комнате, я посвятил его в свою тайну.

Помню, как мы с ним ходили за колючую проволоку, за территорию военного городка, в запретную зону, находящуюся у заброшенной железнодорожной ветки. Как копали там порох – «свистуны» и «бочата». Как потом на футбольном поле запускали в небо сделанные мной ракеты, основу которых составляли пустые тюбики из-под зубной пасты и выкопанный из земли порох. Помню, как он радовался, когда впервые увидел, как ракета спускается на парашюте. Потом он сам пробовал запускать свои собственные ракеты (мы оба мечтали стать космонавтами), но у него ничего не получилось, так как он не знал тех секретов, которые знал я.

А ещё я помню, как ему прямо на уроке стало плохо – случился приступ аппендицита, и как я орал на всю школу, чтобы срочно вызвали «скорую помощь» иначе он умрёт, и тащил его бледного, потерявшего сознание со второго этаже на первый.

Помню, как он, снова без спроса, вторгся в мою комнату. Как остолбенел от картины, которую я рисовал, – ««Союз»-«Аполлон»». Как он зачарованно её разглядывал. А затем – в каком ещё большем восторге он был от радиоприёмника «VEF». Я познакомил его с западными передачами о поп– и рок-музыке. Поздними вечерами вместе с ним мы слушали «Голос Америки» и Би-Би-Си. Я научил его отличать Боя Джорджа от «Бон Джови». Уверен, именно мой радиоприёмник пробудил в нём страсть к радиотехнике. Совсем скоро он стал посещать радиотехнический кружок на Станции юных техников.

Помню также, как он установил огромную радиоантенну на крыше того нового пятиэтажного дома, куда их семья переехала. Помню, как он заделался радиолюбителем и, выучив английский язык, начал общаться с радиолюбителями всего мира. Я тоже хотел заняться радиотехникой, но у меня ничего не вышло. Мне были неизвестны те секреты, которые знал он. Зато мне стали известны секреты, как прыгать с парашютом. И я неоднократно прыгал с вышки, стоящей у здания ДОСААФ.