Москва начала надоедать, и я был рад, что мы наконец – таки тронулись. Поезд увеличился до десяти вагонов – пять моих, три Артузова, и еще два нам прицепили железнодорожники – мол, доставите до Смоленска, а там отцепите. Я возражать не стал, Артур тоже, только Карбунка придирчиво проверил содержимое вагонов. Правильно, ему положено, как начальнику поезда. Но ничего крамольного в вагонах не было, а только самые обычные железнодорожные рельсы и костыли. Наверное, в Смоленске с ними дефицит. Теперь в хвостовом вагоне у нас появился специальный кондуктор с двухцветным фонариком. Красным он машет машинисту паровоза, а белым другим поездам. Нет, наоборот: белым светом сигнализирует своему машинисту, что все в порядке, вагон не отцепился, а красным – чужим поездам – мол, не наезжайте на нас, опасно.

Виктор Спешилов, в юности мечтавший о карьере помощника машиниста, немало порассказывал мне о тонкостях железнодорожной жизни. Например, почему он мечтал стать именно помощником, а не механиком (тоже узнал от Виктора, что изначально машинистов называли механиками). Оказывается, главная задача помощника – следить за топкой. Кочегар только кидает уголь, а помощник, по цвету угля, оттенкам пламени и, даже по гудению, должен определить и расход угля, и скорость. При нашей угольной нищете (кто в мое время в это поверит?), за экономию топлива поездной бригаде полагалась внушительная премия, порой сопоставимая с месячным жалованьем, а иной раз и значительно его превышавшая. Спешилов поведал, что однажды, его поездная бригада отхватила тысячу рублей премии! Правда, ему досталось лишь сто, а остальные деньги поделили машинист с помощником, но для кочегара, получавшего двадцать рублей в месяц, сотня – бешеные деньги.

Я сидел в салоне, уставившись в окно, с которого пока сняли броневой щиток и пялился на проплывавшие мимо домики и домишки, сменявшиеся редкими березками, что отличало среднерусский пейзаж от привычного северного, когда за окном плывут сосны и ели. Рассматривал деревеньки, пытаясь понять – мы еще в Москве, или уже нет? В моей истории эти деревушки давным-давно стали частью русской столицы, а здесь?

Прямого пути от Ярославского вокзала до Белорусского (виноват, все еще Брестского) для поезда нет, но никак не думал, что нам придется столько времени колесить, переходить с одного пути на другой, пока не выйдем на маршрут Москва-Смоленск. И как это машинист не заблудился?

Настроение препоганое. Наталья Андреевна, в ответ на предъявленное письмо бывшей «невесты» Полины, только рассеянно кивнула, сказав, что уж теперь – то она точно примет мое предложение и выйдет за меня замуж, но когда именно, сообщить не соизволила. Может, после завершения гражданской войны, а может, после возвращения из командировки. Я – то рассчитывал, что в командировку она отправится не раньше августа, после проведения съезда Коминтерна, оказывается, прямо сейчас. Утром уходит спецпоезд до Петрограда, а оттуда… На чем «оттуда», куда «оттуда» Наташа не уточняла, как не сказала, куда именно она едет. Может, пароходом до Стокгольма, или железной дорогой до Берлина? Хотя, если по железной дороге, то можно бы и из Москвы. Впрочем, у Коминтерна свои секреты, делиться которыми они не станут даже с очень близкими людьми. Обижайся, не обижайся, но ведь и я тоже о много не говорю Наталье Андреевна. И мне даже провожать нельзя. Секреты, мать их так и в душу за ногу!

Впрочем, я больше думал не о бронепоезде, и не о Наташе. Поезд, он железный, что с ним случится и с Натальей Андреевной, мы, в конце – концов, разберемся. Я-то знаю, что до завершения гражданской войны осталось немного, а ждать я умею.