Вот и в литературе ей в основном были оставлены маргинальные жанры, и то не все, разумеется: например, детская литература (что-нибудь «Ребятам о зверятах» или «Пионерам о вождях») или там мемуарная – ещё куда ни шло; а вот «Детективы женщины не пишут, и никакие Агаты Кристи нам не указ!» – такими формулировками, по воспоминаниям Дарьи Донцовой, встречали и провожали повсюду.

Терпели переводчиц художественных произведений (воспринимая эту сферу творчества как второсортную); нехотя признавали и право на поэзию: нашлась у нас пара поэтесс, которых признали во всём мире, то и вам не возбраняется стишки пописывать, подражая согласно темпераменту либо той, либо другой – только нечего воображать, будто у вас осталась возможность сказать что-то новое…

В прозе же редчайшие исключения вроде реликтовой коммунистки Шагинян или плодовитой беллетристики Токаревей погоды не делали. Когда незадолго до перестройки непостижимыми путями удалось прорваться в печать Татьяне Толстой, то в ругани, поднявшейся вокруг её рассказов, прозвучавших так свежо и неожиданно в затхлой атмосфере, помимо прочего явственно слышалось подспудное: «И вообще, не должна женщина вести себя с такой вызывающей самоуверенностью! Это не её мир, пусть знает своё место!»

Да, ещё было небольшое количество женщин – литературных критиков; про этих шипели: «У, критикесса!» – мол, кто ты есть, чтобы подвергать сомнению наши таланты на ниве словесности?..

Конечно, такое положение дел нельзя полностью свести к «мужскому шовинизму» и «косности лицемерного советского строя». Ведь, например, в классической русской прозе (в отличие от той же английской, или скандинавской, или японской) действительно никогда не было выдающихся мастеров женского пола, она как бы превосходно без них обходилась – и это стало восприниматься в качестве незыблемой традиции; ну, а большинству людей всегда свойственно с подозрением относиться даже к робким попыткам таковую нарушить…

Однако, как сказано в Книге Книг, всё течёт, всё меняется. Разрушение советского строя, а вместе с ним цензуры, Союза советских писателей и тому подобных институтов сыграло женщинам (как, впрочем, и всему народу) на руку. Мгновенно выяснилось, что наши дамы превосходнейшим образом справляются с драмой, детективом, научной фантастикой, рок-поэзией и ещё кучей других родов и жанров, в которых ещё недавно их и представить было бы затруднительно.

Уже примерно с середины девяностых стало даже казаться, что женская словесность вообще забила всё вокруг – судите сами: вся попса поёт песни на слова Ларисы Рубальской, следовательно, вся страна ей подпевает; плюс пол страны читает исключительно марининых и дашковых; наконец, даже Президент озвучивает речи, написанные спичрайтером Джохан Поллыевой… Реванш, однако!..

Шутки шутками, но весь этот прорыв ознаменовался, увы, превалированием чисто коммерческого и чаще всего низкопробного чтива. (Впрочем, коллеги-мужчины не дремлют; законы рынка одинаковы для всех.)

Тем не менее, моя задача – обратить внимание на то, что всё-таки почти в каждом из жанров (которые тоже, в сущности, вещь условная – чем талантливей произведение, тем затруднительней его отнести к чему-либо определённому) можно увидеть достаточно серьёзные результаты, достигнутые женщинами.

Несомненно, в этом есть необходимость – ведь нынешний читатель способен элементарно не углядеть за столь буйным лесом деревьев, а может и до сих пор оставаться в плену прежних предубеждений. Всего несколько лет назад ко мне обратилась абитуриентка Литинститута, вчерашняя школьница и, кажется, даже москвичка. Говорят, на собеседовании часто спрашивают про современных авторов, в смысле – настоящих, не коммерческих, сказала мне она, вы не могли бы назвать хоть нескольких? После того как я перечислила ей навскидку ряд имён, в том числе нескольких писательниц, – девушка переспросила едва ли не с ужасом: а что, разве и женщин можно называть?.. А когда я поинтересовалась, как же она сама собирается сказать своё слово в литературе с такими-то настроениями и представлениями – лишь растерянно пожала плечами…