И далее Господь говорит об очевидном следствии из этого факта личных отношений и личной ответственности: дети не гибнут за грехи родителей. Последние стихи 14-й главы являются необходимым дополнением к словам Десяти заповедей о том, что Бог наказывает потомство грешников до третьего рода и милует любящих Его до тысячи родов. С учетом того, что говорит нам Бог через пророка Иезекииля, в Декалоге применен определенный литературный прием – для того, чтобы показать несопоставимость масштаба последствий греха и праведности.

Но есть еще один неявный аспект этих слов. Если ни один из людей, даже самый праведный, своей праведностью не может спасти никого, кроме себя, то кто может спасти нас? Кто спасет тех, кто не способен вырваться из рабства греху? Кто избавит нас от этого тела смерти, как выражается апостол Павел?20 На Тайной вечере Господь Иисус Христос говорит ученикам, что Его Пречистая Кровь изливается за них и за многих. Именно Он – Тот, кто Своей Кровью и Своей праведностью спасает не одного Себя, но многих. Слыша эти слова, мы обычно думаем: многих, но не всех. А Господь Иисус говорит в логике 14-й главы Иезекииля: не одного Себя, а многих, потому что Он не просто человек, а Богочеловек. Таким образом, вторая половина главы оказывается своеобразным пророчеством о Богочеловечестве Христа, параллельным удивительным словам других пророков.

Еще со времен первых пророков виноградная лоза была символом народа Божьего: этим символом пользовались и Исайя, и Осия, и Иеремия, и другие пророки. Этот образ стал настолько привычным, что когда Господь Иисус Христос обращается к нему, слушатели Его сразу понимают, о чем идет речь. Не обходит этот образ и пророк Иезекииль. Краткая притча в 15-й главе его книги содержит одну очень важную мысль, которая сразу обращает на себя внимание.

Господь говорит, что виноградная лоза не годится ни на что, кроме того, чтобы давать виноград. Она отличается от иных пород дерева тем, что из нее ничего нельзя сделать. Следовательно, избранный народ «не годится» ни на что, кроме как жить в заключенном завете. Тем отличаются участники завета от остальных народов, что весь смысл их существования – в завете с Богом. Создание мировых империй и накопление неисчислимых богатств, сокровища мудрости и взлет технологий – все это может принадлежать им, но не может быть целью и смыслом жизни. Вне завета, нарушая его, люди завета становятся ненужными, неуместными в этом мире. И Господь говорит, что выйти из завета в «обычную» жизнь невозможно, можно только погибнуть в огне, что и происходит с допленным Израилем.

Надо ли подчеркивать, что это относится к Новому Завету и его участникам гораздо больше, чем к Ветхому?

Брачный союз – один из типичнейших библейских образов отношений Бога с людьми; обращается к нему Господь и в Своем слове пророку Иезекиилю. Огромная, по сравнению с другими, 16-я глава его книги содержит подробную и очень важную притчу об истории избранного народа. Содержание и характер притчи, впрочем, таковы, что она приложима ко всем, кого призывает Бог.

Господь говорит о Своем народе как о младенце, который был обречен погибнуть потому, что никому не был нужен, – эта мысль продолжает записанное пророком в предыдущей главе. В сущности, каждый из нас подобным же образом получает ни за что милости Божии. Самый дар жизни и все, необходимое для нее, пища и кров, силы и таланты, работа и семья – все, что у нас есть, является даром милосердия Божьего – ведь всего этого могло и не быть…

И далее Господь говорит об идолопоклонстве Израиля (и вообще людей) в таких выражениях, что трудно читать это, не краснея. И вместе с тем невозможно спорить с этими словами, потому что образ блудницы, при всей своей неприглядности, как нельзя более подходит к сути дела. С какой-то порочной ненасытностью гоняется Израиль за идолами и волшебством, отдавая этому даже то, что по праву принадлежит Единственному. Более того, все это делается не ради каких-то мелких, но осязаемых выгод, а ради самого греха, его зловещей притягательности. Увы, нельзя считать, что эти слова описывают то, что осталось в прошлом. Безудержное распространение в мире всякого волшебства в последние десятилетия ничем не отличается от того, что происходило в Израиле накануне плена, и потому заслуживает той же нравственной оценки.