Чтобы дискредитировать ее, одного лишь шприца маловато, но Арти всегда отличалась осторожностью.

– Джин, – произнесла она.

Услышав ее тон, Джин тяжко вздохнул.

– Как скажешь, сестренка.

Одним ловким движением перебросив зонт в другую руку, он выхватил револьвер, который она просила его – и не раз – взять с собой.

Глаза Маттео расширились. Арти нравилось, когда мужчины ее боялись.

– Думаю, мы можем обсудить… – начал было он.

Джин взвел курок.

В комнате прогремел выстрел. Маттео с удивленным возгласом осел на пол, Арти тряхнула головой, прогоняя звон в ушах. Из раны Андони сочилась густая кровь – отнюдь не алая, а темная на фоне его бледной кожи оттенка слоновой кости. Кожа покойника. Кровь покойника.

– Я любил эту рубашку.

Дворецкий издал расстроенный вопль.

– О, старина, не волнуйся, – сказал Маттео и, поморщившись, двумя тонкими пальцами осторожно вытащил из себя бронзовую пулю. Кожа вокруг раны приобрела сизый мертвецкий оттенок. Арти уже чуть было не пожалела его, но тут он поднял на нее взгляд и медленно, тщеславно подмигнул. – Каждая захватывающая история любви начинается с пули, выпущенной в сердце.

Арти не понравилось, как от этих слов у нее загудело в жилах. Она подобрала шприц.

– В следующий раз я позабочусь о том, чтобы ты больше не ожил.

– Я питаю отвращение к насилию! – бросил ей вслед Маттео.

Арти вышла в ночь, Джин держался рядом. Даже не глядя в другой конец улицы, она уже поняла, что стражей в форме там больше нет, – и не потому что верила, будто у Маттео Андони есть какие-то связи, а потому, что узнала шаги своего юного посыльного, который бежал сквозь тьму, приближаясь к дому 337 на площади Даров.

Честер вынырнул из тумана и, задыхаясь, ухватился за ограду со стороны улицы. Его белокурая макушка словно светилась в темноте.

– Рогатая Стража направляется в «Дрейф». Будет рейд.

– Добро пожаловать в «Дрейф». Вот что тебе нужно знать, – сказал Джин новенькой в тот день перед утренним открытием. – После того как пробьет семь часов, двери чайной запираются. Никого больше не впускаем, всех посетителей отправляем восвояси. Никаких исключений – как бы очаровательно они ни улыбались. Закрываешь все ставни и возвращаешься в подсобку. Теперь отодвинь вот этот книжный стеллаж и опусти вон те рамы. И погляди-ка: дом крови готов принимать гостей.

Новенькая поежилась. Джин не мог ее упрекнуть.

– Идешь к кабинкам, – продолжил он. Ему было чем заняться, но показать девчонке, как здесь все устроено, мог только он – тот, кто все это продумал и собрал буквально по кусочкам. – Убираешь вон ту вазу. Ставишь ее на откидной столик справа. Возвращаешься к полке, нажимаешь на защелки с каждой стороны и раскладываешь кровать. И лучше бы тебе не думать о том, что на ней происходит, ясно? Если только тебя саму такое не привлекает. – Джин подмигнул ей. – Отходишь. Видишь щель вон там, в закутке? Протягиваешь туда руку, тянешь на себя дверь, закрываешь ее до упора.

Он сделал паузу, наблюдая за ошеломленной реакцией официантки.

– И так наша кабинка превратилась в покои. Проделаешь это еще раз, еще и еще. О, позаботься о том, чтобы форма была наготове. Одна – для обслуживания наших чопорных гостей-аристократов, другая – чуть более откровенная, для того, чтобы радовать наших дорогих вампиров из прочих, самых разных сословий.

Новенькая прошла вслед за ним в зал, где столы были уставлены мисочками с кубиками сахара – их нужно было пополнить – и кувшинчиками со сливками – их нужно было помыть. Сильно пахло чаем. Джин забрал поднос у проходившего мимо официанта и, вручив его новенькой, принялся загружать посудой.