На протяжении более ста лет, что прошли со дня премьеры «Чайки», всё же господствовала точка зрения, что Заречная «нашла свою дорогу». Но это слова Треплева, а он, что называется, не может быть объективным.

Герои «Чайки» подвержены суевериям, поискам скрытого смысла различных явлений и знаков, они изъясняются символами, толкуют и олицетворяют собой эти символы. Вспомним, что суеверна даже далекая от какой-либо метафизики Аркадина – она боится трех свечей, тринадцатого числа.

Не потому ли в комедии есть мотив гадания и пьеса оканчивается игрой в лото, где неслучайно выигрывает человек, «которому всегда везет». Гадает на цветке «любит – не любит» Треплев и убеждается в том, что будет очевидно зрителю, – мать его не любит.

Нина обращает к Тригорину вопрос: «Чёт или нечет». Она загадывает – идти ей в актрисы или нет? Тригорин выбирает «чёт», но в руке у Нины только одна горошина.

Конечно, подкупающе звучат слова Заречной: «Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле – всё равно, играем мы на сцене или пишем – главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а умение терпеть. Умей нести свой крест и веруй. Я верую и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни». Они верны, но не отвечают на более важный вопрос. Тот, который задавал Треплеву доктор Дорн – «Значит, всё-таки есть талант?». Сколь бы уже ни претерпела Нина за эти два года, сколь терпелива ни будет она и дальше в своей решимости сносить грубость жизни, но если таланта у нее всё-таки нет, то можно ли говорить об актёрском призвании?

Что такое вообще – «большая актриса», «настоящая актриса», «известная актриса»?

Аркадина – известная актриса в полном смысле этого слова. Она, как и Тригорин, выработала приемы, технична, умеет подать себя. «Имя её постоянно треплют в газетах…», но, кажется, Аркадиной это по вкусу – она умеет собирать в своей гостиной артистов, писателей, любит быть в центре всеобщего внимания. Столь же «технична» Аркадина и в своих чувствах.

«Оттого я и сохранилась, что никогда не была фефёлой, не распускала себя, как некоторые…», – с гордостью произносит она, и понимаешь, речь идет не только о прическе и одежде. Аркадина не молода, но моложава. Не добра, но любезна. Не искренна, но очаровательна. Жажда успеха, обладания успехом касается и любви – тут она не упустит своего. «Теперь он мой», – бросает она в адрес Тригорина, просившего и не получившего «вольную».

В Нине, кажется, ничто не обещает известной актрисы, похожей на Аркадину.

Нина не обладает счастливой способностью Аркадиной – выносить страдание за скобки, касается ли это искусства или жизни.

«Теперь он мой», – торжествует Аркадина после решающего объяснения с Тригориным. А всего несколько минут назад Заречная подарила писателю брелок с указанием на строки: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми её». Такая искренняя готовность к жертвенности, приправленная театрализованным романтизмом самой фразы, не может не трогать. Но именно искреннее очарование бутафорскими драматическими чувствами из романов сулит действительные жизненные драмы. Аркадина лишь участвует в них, не переставая зорко отслеживать ситуацию, тогда как Нина безнадежно путает то, что происходит «в жизни» и то, что происходит лишь «в творчестве». В последнем монологе это смешение более чем очевидно. Наверно, поэтому в некоторых постановках Нина напоминает безумную Офелию: «Я – чайка… Не то. Я – актриса. Ну, да!»

Актеры, актрисы – вечные герои произведений Чехова, особенно в пору Чехонте. В юмористических произведениях не счесть «рыцарей сцены» и приключений, которые им приходится претерпевать. Завсегдатай таганрогского, затем московских театров, к тому же довольно рано осознавший в себе призвание драматурга, будущий автор «Чайки» с особенным вниманием воссоздавал нравы кулис и закулисья, курьезные, юмористические, иногда трагикомические, а то и просто печальные истории из жизни актеров, хористок, драматургов, антрепренеров.