– восклицает Треплев. Оба героя, как будто в противовес приземленности и бескрылости тех, кому бросают вызов, выдвигают фигуры близкие к пророческим, надмирным. Вечный мóрок нервных чеховских героев, которые грезят о великом, – уподобление пророкам. Магистр Коврин в своих видениях мнил себя гением, сродни Будде или Магомету.

В знаменитом труде Карла Юнга «Психологические типы», предложившем новую классификацию типов личности, есть описание ощущения, свойственного так называемой интравертной личности. Оно заслуживает внимания в связи с размышлением о природе характера Треплева и загадке его странной пьесы.

Согласно Юнгу, интравертное ощущение интенсивнее постигает глубинные планы психического мира, нежели его поверхность. Это ощущение напоминает зеркальные отображения, изображающее содержание сознания не в знакомых, привычных образах, но примерно так, как его видело бы сознание, прожившее миллион лет. Здесь соединилось бы становление и исчезновение вещей одновременно с их настоящим и мгновенным бытием и с тем, что было до их возникновения, что будет после исчезновения.

Любимые персонажи Чехова, или, по крайней мере, те, что наиболее близки ему, чьи жизненные драмы неизменно оказываются в фокусе его внимания, вызывают его сочувствие – пользуясь определением Юнга – интраверты. В «Чайке» к ним принадлежит Треплев, в «Трех сестрах» – Тузенбах, в «Дяде Ване» – кроткая Соня. В прозе – главные герои таких произведений как «Степь», «Припадок», «Дом с мезонином», «Скучная история», «Учитель словесности», «Моя жизнь», «Три года», «Архиерей».

Они опираются на внутренние этические посылы, труднее приспособляются к требованиям времени и ситуации. Несправедливость внешнего мира болезненно отзывается в них, они оказываются беззащитными и одинокими перед лицом повседневной жизни.

Тогда как умение героя «поймать момент», жить «здесь и сейчас», шумливое сиюминутное предъявление себя, хорошая приспособляемость к миру внешнему и страх вглядеться в себя – почти всегда вызывают отторжение автора. Именно такой предстает в комедии Чехова актриса Аркадина.

Тенденциозная критика, рисовавшая Чехова как певца «сумрачных», «болезненных», «психопатических» настроений, выразителя тоски, безыдейности, безысходности, вменяла писателю (как о том заботится Тригорин) «говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека и прочее и прочее». Тогда как «болевые точки» Чехова ровно столько же определялись как осознанным выбором свободного художника, так и его человеческими, личностными особенностями.

Ситуация, в которой герой, обладающий нервностью (что для писателя являлось несомненным достоинством) и живым ищущим умом, оказывался беззащитен перед грубостью, пошлостью обыденной жизни, по-видимому, была для Чехова тревожащей и беспокоящей.

В сборник 1888 года «Памяти Гаршина», чье самоубийство произвело на Чехова угнетающее впечатление, писатель отдал рассказ «Припадок». Герой рассказа, студент Васильев, ощущает свое отличие от приятелей: «Как у этих здоровых, сильных, веселых людей всё уравновешено, как в их умах и душах всё закончено и гладко! Они и поют, и страстно любят театр, и рисуют, и много говорят, и пьют, и голова у них не болит на другой день после этого; они и поэтичны, и распутны, и нежны и дерзки: они умеют и работать, и возмущаться, и хохотать без причины, и говорить глупости; они горячи, честны, самоотверженны и как люди ничем не хуже его, Васильева, который сторожит каждый свой шаг и каждое свое слово, мнителен, осторожен и малейший пустяк готов возводить в степень вопроса. И ему захотелось хоть один вечер пожить так, как живут приятели, развернуться, освободить себя от собственного контроля».