Вышла из кабинета, а по ощущениям – словно из центрифуги. На ватных ногах, но с улыбкой и верой, что все обойдется. Раз уж мне дано такое испытание, значит, так нужно. И я обязательно справлюсь.

– Ничего себе, сходил за хлебушком… – пробубнила я, пока спускалась к выходу, и усмехнулась, вспомнив нелепый анекдот про мужчину, на которого сверху упал кирпич.

Улица встретила жаром, но внутренний озноб не позволял мне полностью окунуться в атмосферу приходящего лета. Я позвонила подруге Кристине и выложила все как на духу. Мы поахали и поохали. Посмеялись, что, мол, нечем теперь смотреть налево. Хотя… какое там! Ведь в тот момент я была не замужем.

– Знаешь, это похоже на то, что я отказываюсь замечать что-то явное. Отказываюсь настолько, что на физическом плане глаз перестал видеть, – выдала я, обращаясь больше к себе, чем к Кристине.

За разговором не заметила, как дошла до маминого магазинчика. У родителей в то время имелся небольшой бизнес, и мама каждый день работала там одна. Великая женщина! Я всегда смотрела на нее с болью и сочувствием. Уж если у кого и учиться выносливости, то у нее. Но я бы не стала так трудиться, совсем без выходных. Вредно! Всегда шутила, что не женское это дело – работать.

– Ну что, как сходила? – поинтересовалась мама.

– Сказали, вижу глазом всего два процента. Опухоль там. Нужно сделать МРТ. Как можно скорее. А потом ехать в Москву в институт глазных болезней, – с улыбкой ответила я.

– Всего-то? – рассчитываясь с покупателем, спросила она.

– Мамочка, у меня опухоль, и глаз не видит, – повторила я, подумав, что мама не расслышала. – Нужно записываться. Ехать на консультацию и на исследование, пока я не вернулась в Северодвинск. Пока чего-то не упустила.

– Записывайся, раз нужно. Везде, наверное, будет платно – срочно ведь. Да и направления у нас не дождешься, – ответила мама, отпуская очередного покупателя.

Потом-то до меня дошло, что мама все слышала, но отказывалась принимать мои слова. Я прекрасно ее понимаю – не так давно она потеряла сына, моего старшего брата, ему было всего тридцать семь. Она до сих пор не оправилась. А тут вдруг я, в свои тридцать восемь на тот момент, с непонятной опухолью какой-то непонятной хориоидеи.

Сейчас вспоминаю, что мы тогда толком даже не поговорили. Я молча стояла возле нее и набирала в интернете: «НМИЦ Гельмгольца запись на прием». Мама сказала, что в Ивановском военном госпитале есть хороший аппарат МРТ, и начала искать их номер.

– Мамочка, я пойду прогуляюсь. А еще мне нужно срочно сделать флюорографию! – внезапно произнесла я на выходе из магазинчика.

«С чего меня так осенило? Причем тут флюорография?» – думала я, блуждая среди берез. Логика не подсказывала мне ответа – я просто чувствовала, что это надо сделать. Значит, понимание придет позже.

«На сегодня хватит! Я в отпуске, наслаждаюсь жизнью и теплом. Принимаю, размышляю, отпускаю. Или в какой-то другой последовательности».

День, плавно перетекающий в упоительный вечер, был великолепен! Наступало красочное лето, наполненное ароматами трав и цветов. Иногда я таки думала об опухоли, но в целом оставалась спокойна. «Все поправимо, как ни крути», – эта мысль меня согревала.

За ужином мама сказала, что завтра в десять утра я иду на флюорографию.

Первое июня. День защиты детей. Прекрасный повод прогуляться пешком до поликлиники по местам своего детства!

Проснулась я, как всегда, в хорошем настроении. Лишь мысли о вчерашнем бросали тень на мое приветствие новому дню. Я прислушалась к себе: в глубине души со скоростью света нарастала непонятная тревога, из-за этого казалось, будто сердце бьется в горле. Во рту вдруг появилась противная сухость.