– Глафира Шубникова? – быстро спросила Анфиса. – Но она же…

– Нет, это картина шестидесятых годов девятнадцатого века. Мы полагаем, что это изображение умершей жены старого Шубникова, основателя рода. Это, возможно, мать Саввы и Мамонта. О ней не осталось никаких сведений, говорят лишь, что ее смерть была трагичной – якобы она скончалась от страха. Нервы… психика… В их роду это вообще имело место.

– В Доме у реки мы обнаружили деревянное кресло-каталку с ремнями, – сказал Первоцветов. – Шубников мог держать там свою жену взаперти?

– Нет. Там он жил лишь до рождения своих сыновей, пока строилась фабрика. Хотелось бы взглянуть на это кресло. Вы позволите нам, сотрудникам музея, осмотреть Дом у реки, когда вы закончите с расследованием убийства?

– Да, конечно. Только это позже. Сейчас это здание опечатано, – ответил Гущин.

– Как звали девочек? – спросила Анфиса.

– Прасковья старшая и Аглая младшая.

– Как они умерли?

Ее вопрос прозвучал излишне резко.

Хранительница музея поджала тонкие губы.

– Здесь, в городе, до сих пор ходит много историй. Что-то вроде городских легенд. Но все это вздор. Они умерли от болезни.

– Это их держали в том доме взаперти?

– Прасковья трагически умерла накануне свадьбы с Игорем Бахметьевым. Ей было семнадцать, ему сорок. Он хотел жениться на наследнице капитала и фабрики, объединить все, взять все в свои руки уже не в роли опекуна, а по закону. Прасковью не могли там держать. Она собиралась замуж за лучшего жениха Горьевска и всей тогда еще Рязанской губернии.

– А Аглая?

– Она была несовершеннолетняя.

– И что говорят городские легенды? – спросила Катя.

– Вы хотите, чтобы я пересказывала вам безумную чепуху? – хранительница почти обиделась. – Лучше я расскажу вам про экспозицию. Пройдемте в соседний зал. Вы можете увидеть там памятную фарфоровую рамку свадебного банкета. Это рамка для меню. А банкет – это парадный обед в честь свадьбы Прасковьи Шубниковой и Игоря Бахметьева, который так и не состоялся. Рамка уникальная, существует в единственном экземпляре. Ни на каком Арбате, ни в какой антикварной лавке нельзя купить вторую такую же! – она повысила голос, словно обращаясь к находящемуся в соседнем зале парню по имени Макар.

Катя только сейчас уразумела, что он слышал их беседу. Акустика в залах с высокими потолками была превосходная.

Но ей и в голову не приходило, что их разговор – дальнейшие вопросы, которые Гущин начал задавать хранительнице, – слушает и еще кое-кто помимо скучающего юнца.

– Ладно, бог с ними, с городскими байками. – Гущин как-то уж слишком быстро отступил. – У меня к вам есть еще несколько вопросов. Я знаю, здесь, при музее, существует какое-то историческое общество.

– Это наша гордость. Известные люди города поддерживают местную отечественную историю, активно интересуются. Мы проводим семинары. Поощряем научно-просветительские проекты, изыскания в области истории города, фабрики.

– А есть в собрании музея старые фотографии? – неожиданно спросила Анфиса. – Из архива Шубниковых или Бахметьевых?

– Есть лишь несколько фотографий их фабричного делового архива – снимки фабрики в разные годы. Шубниковы, начиная с основателя рода, имели склонность к некой персонализации визуального ряда. О чем, кстати, говорит этот поразительный портрет мертвой жены на смертном одре. Согласитесь, не каждый будет заказывать такую картину живописцу и вешать ее на стену. А Шубниковы это делали. Личный архив рода в музей не передавался. А во время революции вообще многое сгинуло. От фабрики остались лишь старые корпуса и башня с часами. Там несколько лет назад делали реставрацию, ремонт. Хотели приспособить здания под торгово-офисный центр. Но этот проект был остановлен. Энтузиасты городской истории предлагали заново запустить часы на башне. Но это невозможно, потому что механизм очень старый. А заменить его новым, новыми часами, нельзя, потому что это охраняемый законом памятник. Но башня и так внушительно смотрится, даже с остановившимися часами.