– Вот и я о чем. У меня будет не совсем обычная просьба, Роза. Отдай мне их на время. Хочу исследовать цветочный вензель, полазить по каталогам. Возможно, наткнусь на клеймо мастера. Завтра обещаю вернуть часы в целости и сохранности, – пообещала Серафима.

– Только не вздумай молодиться, мало ли что опять пойдет не так, превратишься в юную гимназистку, жениха начнешь искать, меня бросишь, – пошутила Роза, – конечно, бери. Можешь и на пару дней задержать, исследуй со всей тщательностью. Я хочу разгадать их тайну.

Серафима рассмеялась. Уж что-что, а возраст не был для нее камнем преткновения.

– Клянусь, ковырять палец и произносить бабушкино стихотворение я не буду. Тем более фаза луны не та. Погоди-ка!

Вот и заноза, которая беспокоила Фиму после рассказа Розы. Не та фаза! Ну конечно!

– Вспомни, какая фаза Луны была, когда ты отдала часы Ирине?

Роза Альбертовна задумалась.

– Да откуда я сейчас… Черт подери!

Старушка хлопнула себя по лбу.

– Вот я ворона. Забыла сказать ей и про зеркала и про лунные фазы.

– И, тем не менее, женщина провела ритуал. В самом начале твоего рассказа Вениамин упоминает про новолуние, это я хорошо запомнила. Ирина не ждала полной Луны и прочла заговор в тот же вечер.

– Неужели все из-за этого? Полнолуние – сохраняешь молодость, новолуние – наоборот. И зеркала вообще не причем. Как думаешь? – с мольбой в голосе спросила Роза.

Серафима лишь пожала плечами, если бы она сама еще что-то понимала. Одна надежда на мастера Цубриггена.

Ночь захватила размокший от дождя московский город, протекла смоляными ручьями по его улочкам и переулкам. «Ссспа-а-ть!» Маленькие дома испугались ее змеиного шипения, погасили огни. Спальные кварталы на окраине стихли, умолкли жилые островки в центре. Лишь по крупным улицам – рекам по-прежнему тек свет, разливался ручейками в ближайшие переулки, но там угасал, впитывался в ночь.

Арбат спать не собирался. Гулящему бродяге все равно. Арбат смеялся, колобродил, пел и пил. Он дразнил ночь-захватчицу неоновыми всполохами, приглашал на теплые веранды – послушать скрипку.

Тьма отступила, обогнула веселую улицу и растеклась между залатанных крыш Приарбатья. Обняла домик между Сивцевым Вражком и Плотниковым переулком черными рукавами, но не осмелилась приблизиться к тускло освященному мансардному окну, замерла у горшков с засохшей геранью и исподтишка заглянула внутрь.

Аристарх притащил со своего чердака театральный реквизит – выцветший длинный плащ с капюшоном, облачился в него и занял соседнее с Серафимой кресло.

Та наблюдала за маскарадом с ехидной улыбкой.

– Откуда вещички?

– От бывшего постояльца, актера, пропил все, кроме плаща отца Гамлета. Главная его роль. Что смеешься? Именно так принято вызывать духа, – объяснил домовой свое преображение

– Иначе не придёт?

Домовой мотнул головой. Нет.

Оставшись в халате, Серафима распахнула мансардное окно настежь, чтобы скрипичная музыка из ресторана стала лучше слышна.

– А скрипач не спугнет покойника? А то хочешь, я ему струны оборву, – незлобиво проворчал капюшон.

– Сиди уже! Все в порядке. Рыдание скрипки лучший проводник в юдоль страданий.

Старушка устроилась в своём любимом кресле, положила часы на маленький столик перед собой, опустила третье веко.

Из-под капюшона послышалось кошачье шипение.

– Тише, аспид.

– Я тоже настраиваюсь, – домовой вывозился немного в кресле, пошипел и затих.

Серафима глубоко вдохнула пропитанный дождём воздух и остановила дыхание. Ее примеру последовал Аристарх.

Вездесущий, переливающийся радужными всполохами эфир наполнил комнату от пола до потолка, впитался в кожу, пробежался по венам, артериям, крошечным капиллярам, сознание Серафимы и Аристарха растворилось в бескрайнем сверкающем море живой вселенной.