Нелегка купеческая жизнь, здесь мужицкая сноровка и труд с рассвета до заката нужны. Иной раз пожалеешь московского торговца: туга мошна, да вся изошла на взятки, подношения, подарки правителям канцелярий, полицмейстерам, частным приставам, квартальным и прочим, стоящим у власти согражданам.

Конечно, среди московских купцов было превеликое множество дураков и негодяев. Но в каком сословии в них недостаток?.. Зато именно купечество способствовало развитию московской промышленности, науки, культуры, медицины, благотворительности.

«Ядро коренного московского народонаселения составляет купечество, – утверждал еще в 1844 году В. Белинский. – Девять десятых этого многочисленного сословия носят православную, от предков завещанную бороду, длиннополый сюртук синего сукна и ботфорты с кисточкою, скрывающие в себе оконечности плисовых или суконных брюк; одна десятая позволяет себе брить бороду и по одежде, по образу жизни, вообще по внешности, походит на разночинцев и даже дворян средней руки. Сколько старинных вельможных домов перешло теперь в собственность купечества! И вообще эти огромные здания, памятники уже отживших свой век нравов и обычаев, почти все без исключения превратились или в казенные учебные заведения, или, как мы уже сказали, поступили в собственность богатого купечества…

Но не в одних княжеских и графских палатах – хороши также эти купцы и в дорогих каретах и колясках, которые вихрем несутся на превосходных лошадях, блистающих самою дорогою сбруею».

Московскому купечеству 1870-х годов посвятил свой роман «Китай-город» Петр Боборыкин. Он уже представляет купца как хозяина города, который и в суде заседает, и городские дела решает, и просвещение берет под свою опеку. Князей Юсуповых и Голицыных, заправлявших Москвой XVIII века, сменили гораздо более просвещенные мужики – Рябушинские, Морозовы, Третьяковы.

К концу XIX века старая Москва с ее маленькими темными лавочками и настырным зазыванием приказчиков стала отходить в прошлое. Стремительно образовывались акционерные компании и банки, где ворочали такими громадными деньгами, о которых раньше и подумать не смели. Появились новые, со стеклянными потолками магазины, в которых горели молочные электрические люстры и продавали первоклассный товар, слово «кредит» стало понятным и естественным, Ильинка с ее биржей заработала на полную мощь.

Московский купец стал иным. Он уже не выпивал перед работой самовар чая, а наскоро проглатывал завтрак, пробегая газеты, и спешил в Китай-город. Здесь в конторе его ждали конторщики, компаньоны, груды писем и телеграмм. И даже обед в «Славянском базаре» тех, кто побогаче, и у «Арсеньича», кто победнее, проходит в разговорах о делах с клиентами. Между столиками вертятся ловкие и юркие комиссионеры, устраивают нужные знакомства, разузнают о кредитоспособности покупателей, сообщают последние биржевые новости. Шмыгают половые, гудят голоса, звенит посуда, и под этот шум совершаются миллионные сделки, подписываются векселя и контракты.

Злые языки болтали, что типичный москвич – это дворянин сорока-пятидесяти лет, в далекой юности прослуживший пару лет в полку и тогда же прочитавший пару вольнодумных книг Вольтера. Со временем, озлобленный своей незначительностью, расставшись с мечтой наскоком преобразить Отчизну, он стал люто ненавидеть ее и заперся в своем родовом гнезде, общаясь с Россией лишь раз в год – когда крепостные крестьяне привозят деньги и товар.

Другие отмечали, что в Москве скорее исчезнут квас и калачи, чем чванливые чиновники в мундирах с начищенными пуговицами и при часах на золотой цепочке. Сии сановники предложение о взятке считают оскорблением, а берут невестами с приданым не менее десяти тысяч рублей.