Здесь же с запахами было не очень, и каменным было всё. Многоугольные и квадратные башни непонятного назначения, что-то похожее на собор с окнами-витражами, крытые лесенки и ажурные переходы, звериные морды, пялящиеся с крыш, тоже очень тесные улицы – и это дышало древностью и каким-то пренебрежением, вернее даже, полным невниманием к маленьким фигуркам людей, то и дело сновавшим в проулках.

Травка на том газоне, на котором стоял Ролло, правда, была просто божественна, и, наверное, именно это и вызвало у него внутренний экстаз. Она была свежескошенная, и ещё не убрана. Ни травы, ни деревьев во всём остальном Лонхенбурге было днём с огнём не сыскать: только дома да сточные канавы. Ролло, как только вошёл, вернее, прокрался через главные ворота, так здесь и застыл, озираясь с восторгом. На траве под древними клёнами и дубами сидели и лежали послушники, вернее, поправился про себя Ролло, студенты: некоторые читали, некоторые закусывали, а кое-кто просто спал, подложив под голову сумку. Среди дубов выделялся один, вернее, даже не выделялся, а царствовал, господствовал, просто существовал как Аир до создания мира, не обращая внимания на снующую вокруг мелочь: огромный, толщиной в пять человеческих обхватов, бросавший тень на добрую половину лужайки. Небо было голубым, редкие облачка белели в высоте, птички, как и положено птичкам, весело щебетали над головами, в отличие от вечно унылых голубей и ворон за стеной.

Ролло выбрал на глаз одного из школяров, самого незлобивого на вид, и уже было направился к нему с намерением разузнать, где тут коллегия святого Геллы, но в тот же момент краем уха уловил знакомый голос, случайно выбившийся из общего гомона. Гул доносился как раз из того дома со шпилями, башенками и витражными окнами, двери которого стояли нараспашку. Недолго думая, юноша заглянул внутрь и принялся аккуратно протискиваться через народ, который толпился уже начиная от входа.

Из-за полумрака, царившего в здании, Ролло потребовалось несколько мгновений, чтобы разобраться в происходящем. Вероятно, в связи с дневным временем свечи не зажигали, а цветные стёкла, хотя и горевшие яркими зайчиками, пропускали не особенно много света.

Это оказался не собор. В обширной внутренней зале подковой стояли несколько рядов скамеек, уступами взбиравшихся всё выше и выше, а на высоте второго этажа периметр обрамлял длинный балкон, секции которого держались на деревянных столбах. А сверху ещё один балкон, один над другим. Шум здесь висел невероятный: балконы были запружены народом, переговаривающимся, смеющимся, спорящим и ругающимся. На скамьях было больше порядка: их занимали серьёзные с виду мужи разных возрастов и в мантиях разных цветов, и большинство из них (те, которые не болтали друг с другом) с вниманием следили за действом, происходящим в середине залы. Там на высоком каменном постаменте со ступеньками стояла кафедра, а перед постаментом – обширный стол, весь заставленный толстенными томами в кожаных переплётах.

Ролло изумлённо покачал головой: не так давно у него на глазах один купец из Абердина выложил за книжку непонятного содержания целых двадцать с хвостиком кернов, а та книжка была вполовину тоньше любого из этих томов. Справедливости ради стоило признать, что не один Ролло в тот момент выглядел олух олухом: все посетители «Льва и Единорога», а их в тот момент было с полдюжины, вытаращив глаза и открыв рты, с изумлением созерцали три стопки золотых монет, таких близких и таких далёких, ибо купец тот явился на сделку с двумя дюжего вида головорезами. Двадцать золотых за стопку листов, покрытых непонятными закорючками – это в голове у Ролло просто не умещалось. Что в книге в принципе может стоить таких денег?