«Он не устроил приветственный парад в твою честь. Просто смирись с этим».

Мы напряженно молчали, ожидая, пока в поле зрения появится потертая, чересчур большая спортивная сумка. Я подхватил ее с ленты, и мы направились через раздвижные двери к парковке аэропорта Сан-Хосе.

Когда в марте мне исполнилось восемнадцать, я выпал из-под надзора службы опеки и остался предоставлен сам себе. Чтобы выжить, я перебивался случайными заработками, последний из которых привел меня на молочную ферму в Манитовоке. Но лето закончилось, а с ним и работа. И не позвони мне социальный работник, я остался бы на улице, без крыши над головой. Она сообщила мне, что спустя десять лет дядя наконец-то вышел на связь. Брат моего отца согласился взять меня к себе. Я перееду в Санта-Круз, чтобы жить с кровными родственниками, а не с незнакомцами. Может быть, закончу школу. У меня снова будет семья.

Я взглянул на Нельсона.

«У меня снова есть семья».

Инстинкты, отточенные годами одиночества, когда я никому не мог доверять, предупреждали не торопиться. Я должен быть готов уйти в любой момент. От этого зависит выживание. Но пока я ждал зеленого сигнала светофора, позволил себе передышку и просто вдохнул полной грудью. Другой воздух. И какое-то иное солнце. Возможно, все дело было в детских впечатлениях, но жара Висконсина казалась мне удушающей. А зимы – жестокими. Теперь я оказался в Калифорнии. И мог все начать сначала. И, может быть, оставить позади кровавых призраков прошлого.

Нельсон прокашлялся и сплюнул на тротуар комок мокроты. Несмотря на грузность, телосложением дядя походил на отца. Высокий, со скрывавшимися под жировыми складками мускулами и большими руками с мозолистыми костяшками, которые сжимались в огромные кулаки…

«Не так-то просто оставить всех призраков в прошлом. Похоже, я собираюсь сесть в машину с одним из них».

Он повел меня прочь от золотого калифорнийского солнца в холод парковки, где стоял поблекший красный пикап «Додж». Я бросил сумку в кузов, где лежал какой-то хлам. Стопка старомодных курток, складные стулья и картонная коробка, в которой виднелись кружки с отбитыми краями, теннисная ракетка и кофеварка.

– Выселение, – пояснил Нельсон, кивнув на коробку. – Не поверишь, какое дерьмо оставляют после себя люди. Погоди, сам увидишь.

Я смахнул с сиденья скомканные салфетки и обертки от фастфуда и сел, положив рюкзак на колени. Я заметил еще кучу оберток на приборной панели, а на полу, возле моих ног, перекатывались пластиковые бутылки из-под «Маунтин Дью».

Нельсон втиснулся за руль, и вскоре аэропорт Сан-Хосе стал походить на маленькую точку в зеркале заднего вида. Извилистая дорога, судя по знаку, именуемая «Семнадцатым шоссе», вела нас сквозь зеленый лес к югу, в Санта-Круз. Со всех сторон вздымались горы, походившие на чудо после равнин Манитовока.

– А ты не слишком разговорчив, верно? – спросил Нельсон через несколько минут.

– Не слишком.

– Мне же лучше. Не люблю, когда кто-то тараторит мне на ухо. – Он окинул меня пристальным взглядом акульих глаз, а потом вновь уставился на дорогу. – Ты похож на него. На Рассела. На маму не очень.

– Я знаю, – сжав челюсти, процедил я.

– То, что случилось, постыдно, – продолжил Нельсон. – Такая потеря. У Расса было столько перспектив. Пока он не встретил ее.

Я ощутил, как зрение заволокла красная дымка, и стиснул в руках грубую материю рюкзака.

– Какая жалость. – Нельсон покачал головой, не отрывая глаз от дороги. – Что делают женщины с приличным мужчиной. Пудрят ему мозги. Сводят с ума. А потом, когда все это летит к чертям, расхлебывать приходится ему.