По своей природе люди подвержены чувствам. Зачастую под воздействием этого неотъемлемого механизма людской природы, человек способен на необдуманные и стихийные действия. Они пронизывают нашу жизнь сплошь и рядом и совершенно не часто являются причиной культовых, крупномасштабных событий – здесь всё зависит не столько от статуса самого человека, сколько от ситуации, в которой он находится. И вот коль ситуация имеет огромный «вес» в социальной среде, то действия, выполненные кем-то, кто был выбран народом, могут иметь лишь два пути финала: фатальный для общества, либо ещё один шанс…

– Звони всем! Скажи, чтобы спускались вниз и ждали под участками, я обо всём договорюсь! – кричал Казимир Мише, вместе с тем набирая что-то по телефону.

– Казимир! Они ведь ничего не поймут!… Они не согласятся! – пытался облагоразумить его Михаил, также заходя в соседнюю комнату за Коликовым, который уже приложил гаджет к уху и словно не хотел слышать напарника.

Алина тоже их не слышала, причем обоих, но по совершенно иной причине. И пусть репортаж уже закончился, всё равно оставалось впечатление некоего недопонимания, неверия в то, что видится глазам. А перед очами всё также стояла картина кричащего, нечто верещащего человека, что пытается дозваться до толпы, окружившей его. После ещё некая девочка со слезами и мужчина, быстро схвативший ребёнка… Человек с огнетушителем… Сильный толчок сапогом бегающего по кругу, объятого пламенем человека, словно это была неживая, опасная для всего вокруг механическая или инородная субстанция… Долгое тушение конвульсирующего тела, чья изуродованная телеса до самого конца репортажа, использующего кадры любительской съёмки, была скрыта под пластами белёсой суспензии…

«Та девочка… Может, это его дочь… Она видела смерть отца… Она плакала… Или просто кричала?… Или кричала и плакала?» – мысли ленивой анфиладой прокатывались в голове девушки. Но отчего-то ей казалось, что сей медленнотекущий каскад столь неподъёмен, столь объёмен, что всю данную информацию она не сумеет переварить и за годы… Может, потому она отказывалась верить в это, глупо и как-то совершенно по-детски твердя себе, своему волевому характеру, который был под угрозой излома, своей вере в людей, что тоже словно доживала последние секунды: «Нет… Нет… Нет… Нет…». Но это не помогало.

Она понимала сей факт, но никак не могла признаться, что больше ничего не может сделать. В то время, как Миша уже понял бесполезность отговорок Казимира и начал звонить знакомым, тогда как Коликов о чём-то договаривался в соседней комнате, Алина пыталась устоять на своих прошлых идеалах, сохранить ясность мысли и остаться тем человеком, который не сдастся пред препятствием в несении более светлого будущего… Но понимание бесполезности подобного деяния всё больше и больше пронизывало её.

Зато никак не «трогал» её клич Михаила, который пытался попросить Алину, чтобы и она звонила всем знакомым деятелям редирума – требовалось собрать как можно больше людей.

Но девушка осознавала, готова ли она и дальше стоять за свои идеалы и какими методами она может позволить себе сотворение их в физическом, а не только её, иллюзорном, мире.

Поняв безуспешность своих возгласов и некоторое замешательство напарницы Миша, снизив голос, начал подходить к девушке, собираясь вывести ту из ступора и, может быть даже, как-либо утешить. Но она сумела пересилить себя быстрее: «Казимир ведь… Но иначе никак… Нельзя… Нельзя такого ещё допустить… Да нельзя же так!» – в следующее мгновение она, приобретя вновь некоторую ясность во взгляде, сразу поняла, что, дабы окончательно заставить не только мозг, но и тело работать, следует сделать нечто резкое, неожиданное даже для себя.