Расположились, врубили телик, разлили.

– Ну что, Саня, как пошла?

– Хорошо пошла.

– Я тебе, Саня, вот что скажу: с бабами нужно только так. Баба, Саня, она как собака, чует, можно или нельзя. И если ей не сказали: «Фу, нельзя!» – значит, можно, значит, полезет с лапами на диван. Ты вот, Саня, жену свою распустил, она и села тебе на голову. Ты уж извини, я как другу тебе, Саня, говорю.

Саня крепился изо всех сил, ерзал на стуле.

– Или вот еще кто-то мне сказал, – продолжал философствовать Алексей, – женщина, она как вода, сколько ей дай места, столько и займет. Особенно терпеть не могу, когда баба молчит и настроение показывает. Что, мол, не по кайфу ей чего-то там, особенно если при посторонних, не дай бог.

Дверь открылась – на пороге стоял сынишка и держал над головой в двух руках видеокассету.

– Ну, иди сюда не бойся, – приказал Алексей.

– Катета, бляка-мука! – прокомментировал мальчуган, не сдвинувшись с места. Помолчал и добавил: – Катета денег тоит, – развернулся и убежал к матери.

– Чувствуется, Леха, твое воспитание. Мужик цену вещам знает, – похвалил гость.

– А ты думал, – не без гордости соглашался Леха. За дверью опять послышалась возня ребенка.

– Сынок, закрой дверь, не мешай теперь нам. Видишь, ко мне дядя пришел. У нас дела. Скажи мамке, чтобы еду поскорее несла.

– О чем-то я, Саня, говорил? Да, о том, что бабу ты свою распустил. Нельзя же так, слушай. Ты понимаешь сам, кто ты такой. Ты, Саня, солдат, офицер! По большому счету, ты, Саня, защитник родины. Она это должна понимать. А то, что она в своем гребаном кооперативе денег больше тебя зарабатывает – это все пустое. Пустое, поверь мне. Деньги, Саня, это что? Это пшик. Да, это я тебе говорю. Главное у человека душа, Саня.

– Я вам крабовый салатик сделаю, Леш. Подойдет? – приоткрыла дверь жена.

– На кой хрен мне крабовый салатик, я русский офицер, – кричал уже не на шутку разошедшийся Леха. – Давай картошку и быстрее.

Саня с восхищением смотрел на Леху. Леха самодовольно принимал молчаливое выражение восторженной зависти.

Посидели, было уже за полночь, когда нетвердыми шагами Леха поплелся провожать товарища к лифту. Жена тоже встала и, уже в халате, помогла проводить друга. Пока поднимался лифт, Леха что-то запел бодрое строевое. Открылась соседская дверь, из которой высунулась тетя Маня.

– Тетя Мань, все свои, закрой дверь, – сказал Леха.

– Вот ведь опять набрался, – недовольно говорила себе под нос тетя Маня, закрывая на цепочку дверь.

Приехал лифт и увез с собой друга. Леха как-то дошел до постели и через пять минут захрапел.

В семь часов Леху подняла жена.

– Ты чего, сдурела? – протянул спросонья Леха.

– Я вот тебе сдурею ща по шее! – пробуждала его жена. – Поговори мне еще, алкоголик. Опять набрался вчера!

– Да брось ты, разве я того?

– Ты даже не помнишь ни черта.

– Да брось ты!

– Ах, я, значит, брось! Ты помнишь хотя бы, как ты тетю Маню назвал?

– Тетю Маню? Как я ее назвал?

– Ты же совсем допился, ты даже не помнишь, как ты тетю Маню назвал. Вот сам к ней пойдешь извиняться. Мне же в глаза людям смотреть неудобно.

Маша раскручивала пружину супружеских отношений в обратную сторону:

– А зачем ты подзатыльник Сереженьке дал вчера?

– Ты чего? Не было такого!

– Ты и это забыл, алкаш несчастный. Форменный алкоголик. «Я офицер, я офицер!» Офицеры разве так себя ведут? Если тебя так воспитывали, это еще не значит, что ребенка бить можно. Господи, за что мне такое наказание? А ты помнишь, как ты хотел собаку натравить на мою маму?

– Вот этого не было, кисонька. Я всегда уважал твою маму.

– В общем, хватит разлеживаться, давай в магазин. Вот тебе список, и смотри, чтоб не обсчитали опять, ротозей. Да, и детям сок купить не забудь. Собаку захвати и не води его по грязи: пол вечно загадите. Ну давай, давай. Проверь, как собака сходит. Боюсь, нет ли поноса у него. Опять вчера его кормил черт те чем.