Если шел дождь или было холодно, некоторые родители приводили детей попозже или разрешали им остаться дома. Матери заботились о своих малышах, ласкали, утешали. После маминой смерти я лишился этого тепла и считал других детей избалованными.

В пять лет мы могли читать на иврите и перешли в следующий класс с другим раввином. Мне он нравился. Он учил нас читать и комментировать Хумаш, Пятикнижие Моисеево. Мне особенно нравилась его жена, ребецен. Она отдавала мне еду, оставленную другими учениками. Поначалу я отказывался, но она была очень деликатна и не делала этого на глазах у других. Она относилась ко мне с рахмунес (сочувствием), потому что у меня не было матери.

К этому времени я носил пейсы – пряди на висках, свисавшие ниже щек, – черный длинный хасидский лапсердак и маленькую круглую шляпу. Мне нравилось одеваться как маленький иудей – я постепенно становился меншем (мужчиной). Не всех малышей одевали так. Среди евреев нашего городка были и не хасиды, но все дети ходили в одни и те же хедеры. Даже нерелигиозные родители хотели, чтобы в ранние годы их сыновья получили еврейское образование.

Я был лучшим учеником в классе, и раввин разучил со мной речь в честь богатого мальчика из хедера, чья семья владела конфетной фабрикой. Я отлично справился с задачей, но убежал, едва закончив выступать. Наверное, меня искали и ожидали, что я останусь на торжественный обед. Ой, как я злился на себя! Они накрыли отличный стол, и я должен был бы сидеть за ним. Мне было всего пять лет. В любом случае благодаря этой речи я прославился на весь Кожниц. Присутствовавшие на том празднике приглашали меня в свои магазины продекламировать эту речь. Сначала я считал, что мне оказывают честь, но потом стал умнее и начал просить пять грошей за выступление. Так у меня появились деньги на конфеты. Позже я повысил расценки и имел неплохой заработок.

Моему отцу приходилось вести бизнес, быть нам и отцом, и матерью, готовить и вести хозяйство. Это был слишком тяжкий груз. Примерно через год после смерти матери перед Пейсахом 1925 года он внезапно занемог. Болезнь переросла в воспаление легких, и отец начал кашлять кровью.

В тот период с ним жили только Ханале и я. Мейлех и Ицеле были далеко, в йешиве в Шедлице. Мойше все еще был с бабушкой. Мы с сестрой очень испугались, что отец умрет. «Мы станем йусемим (сиротами), у нас почти никого не останется. Что будет с нами? Слава Богу, у нас есть бабушка». В пятилетнем возрасте я уже рассуждал как взрослый.

Нам помогали друзья отца. Они всегда приносили что‐нибудь поесть. Бабушка хотела, чтобы Ханале и я перебрались к ней, но мы отказались. «Ты помнишь, как он переживал, когда ты забрала Мойшеле. Если ты заберешь и нас, он точно умрет, а мы не можем этого допустить». Она поняла нас, но пальцем не пошевелила, чтобы помочь отцу. Они на самом деле были бройгес (непримиримыми врагами).

У нас не было доктора, вернее, не было денег на доктора. У моего отца был добрый друг, Эзра Розен, принимавший в нем участие. Он даже нанял фельдшера, чтобы тот ухаживал за отцом. Фельдшерами называли целителей, к которым в нашем городке обращались с большей частью медицинских проблем. Они не были настоящими врачами, но знали все народные средства