Видно было, что боярин неловко, неуютно чувствует себя в этой нищей лачуге, что привычнее ему богатые боярские хоромы и даже царские палаты. Не пришел бы он посреди ночи в эту лачугу, коли не было бы крайней нужды.

– Есть, боярин, как не быть! – Колдун захихикал, пальцы его зашевелились, как белесые черви. – Та трава называется одолень, ее надо в ночь после Духова дня собирать, непременно чтобы на новую луну, а растет она на погостах…

– Это мне знать без надобности! – резко оборвал его боярин. – Ты ведь уже ту траву собрал, дай мне ее, да дело с концом. А я тебе за нее звонким золотом заплачу. Ты ведь слепой, да не глухой, звон монет услышишь!

– Твоя правда, боярин, твоя правда… – колдун открыл маленькую шкатулку темного дерева, и по его землянке расползся тяжелый, пряный запах.

– Ох, духовитая эта трава! – огорчился боярин. – Как бы не почуял ее грозный царь! Как бы не обвинил меня в чародействе! Он с чародеями да знахарями суров!

Вспомнил он, как на прошлое Крещение в Александровой слободе, где помещался теперь царский двор, казнили двух дворян и одного мещанина из немцев. Изобличили их в чародействе, схватили по доносу дворянского слуги да подвергли жестоким пыткам на сыскном дворе.

Не выдержали все трое, признали свою вину, покаялись в том, что через свое чародейство хотели извести государя.

По вине и казнь – закопали всех троих на выгоне в землю по самую шею да выпустили на тот выгон свиней…

Ох, как кричали несчастные!

Хорошо хоть, недолго – быстро их муки кончились.

Некоторые опричники наблюдали за казнью, а сам молодой боярин отговорился тяжким похмельем – не любил он таких кровавых развлечений…

– Не бойся, боярин! – проговорил колдун, поглядев на молодого боярина своими белесыми незрячими глазами, словно прочел его самые черные мысли. – Ты эту траву заверни в рыбий пузырь, запаха-то и не будет!

Он достал из шкатулки маленький мешочек, обнюхал его со всех сторон и с неохотой протянул боярину.

– Вот она – одолень-трава! Носи ее в ладанке, и не будет тебе беды от грозного государя!

Боярин спрятал мешочек с травой на груди под кафтаном, бросил перед колдуном несколько золотых монет.

– На, как договаривались – пять золотых ефимков… да вот тебе еще три, помни мою доброту!

– Благодарствую, боярин!

Колдун замолчал, словно к чему-то прислушиваясь, потом заговорил тихо, значительно:

– Добр ты был ко мне, боярин! Добр и справедлив! И я не подведу тебя, открою тайну. Трава, что я тебе дал, сильная да чудодейственная, да только государь Иван Васильевич – не простой государь, в гневе он страшен да коварен…

– Ох, мне ли этого не знать! – вздохнул боярин. – Часто, ох, часто вижу я его в лютом гневе!

– Чтобы отвести его гнев, мало одной травы… может и не помочь эта трава…

– Что же ты мне голову морочишь! – Боярин вскочил, схватился за саблю.

– Погоди, боярин, не гневайся! Трава, что я тебе дал, хорошая, но, чтобы она в полную силу тебе помогла, нужно еще особое заклинание знать.

– Ну, так говори его скорее! Говори свое заклинание! Не томи меня, старый чародей!

– Погоди, боярин, не торопись!

Колдун опустился на колени, подполз к дальнему углу своего жилища, отвалил от стены замшелый камень, пошарил за ним и вытащил небольшую старинную книжицу в потертом кожаном переплете, открыл ее.

Желтоватые страницы этой книги были покрыты аккуратно выведенными, выцветшими от времени письменами.

– Что это за книжица? – спросил боярин отчего-то дрогнувшим голосом.

– Часослов это, – ответил ему колдун вполголоса, словно кто-то мог их подслушать.

– Не похожа она на часослов!

– Твоя правда, боярин. Не похожа. Потому как не простой это часослов. Черный это часослов…