Сразу по приезде он сунулся в Чёрный лес, чтобы проверить: а вдруг Ллиун уже не спит? Среди замшелых стволов пахло влажной землёй и прошлогодними прелыми листьями. Всё вокруг буйно зеленело, распускалось, шло в рост. На полянах среди молодой травы красовались яркие поздние первоцветы. Другие младшие фэйри уже вовсю копошились под пнями, обустраивая новые жилища, плескались в полноводных ручьях, текущих по дну оврагов только весной, хлопали сонными глазами из бочажков, в которых отражалось весеннее мартовское небо, перекликались осипшими после зимы голосами с соседями, подражая перелётным птицам. Но Ллиун среди них не было. Возможно, оттого, что яблони ещё не зацвели?

Ждать Элмерик не любил, но ничего другого ему не оставалось. Так что эта история с королевской баньши подвернулась весьма удачно: по крайней мере, она поможет скрасить томительное ожидание, даже если и окажется сущим пустяком, не стоящим пристального внимания Соколов.

— Значит, ты сам её не видел? — В голосе Джерри Элмерику почудилась насмешка.

Может быть, её там и не было, но бард по привычке ждал подвоха.

— Говорю тебе: был тёмный силуэт. А потом лошади испугались, и…

— Тебя случайно не разыграли? — Джеримэйн сплёл руки на груди.

— А шарф-то окровавленный? — напомнила Розмари, сидевшая до сих пор тише воды, ниже травы. — Стал бы мастер Патрик пужаться-то, если бы то шутка была-то?

Джерри с недовольным видом пожал плечами.

— Я привык полагаться на свои глаза, а не на домыслы некоторых... Увижу — тогда поверю.

Элмерик тщетно пытался не злиться на него. Знал же: ничем хорошим это не заканчивается, но всё равно ничего не мог с собой поделать. Ох, мало в нём пока было смирения...

— Пойдём к мосту, если не боишься. — Он ухватил Джерри за рукав, и тот так опешил, что даже руку не выдернул. — Посмотрим. Может, тебе удастся подкрасться незамеченным. Мне кажется, она боится чародеев. Деревенские-то эту баньши не раз видели, а от меня она как будто прячется.

— Стеснительная баньши! — Джеримэйн рассмеялся. — Придумаешь тоже!

— Я тоже хочу пойти-то! — Розмари вскочила.

За зиму она ещё немного подросла, стала выше Элмерика на дюйм и в какой-то момент даже начала сутулиться, но её плохую осанку вмиг вылечил мастер Каллахан, вскользь упомянувший, что у эльфов высокий рост считается признаком красоты и силы. Больше Розмари спину не гнула.

— Только тихо, а то спугнёте. — Элмерик поджал губы; идея выслеживать баньши всей толпой ему была не по душе, но от настырной Розмари разве отвертишься? Она ж вечно прилипнет как банный лист…

Втроём они спустились с холма не по основной дороге, а по едва заметной тропинке, ведущей к реке. Элмерик хорошо помнил эти места: когда-то они гуляли здесь с Брендалин. Теперь ему казалось, что это было очень давно. Боль ушла из сердца, но обида осталась. Впрочем, уж лучше было мучиться от несправедливости, чем продолжать безответно любить такую негодяйку.

Склон, сплошь поросший одуванчиками, ближе к подножию становился круче, и Элмерик подал руку Розмари: у той были деревянные башмаки, которые то и дело поскальзывались на суглинке. Девушка грянула на него косо, но помощь приняла. Свободной рукой она придерживала юбки, уже безнадёжно вымазанные в весенней грязи.

Рябиновый ручей делал здесь поворот, и мост отлично просматривался с места, где они остановились. И тут Элмерик увидел баньши. Она сидела на перилах — скрюченная, сморщенная, похожая на огородное пугало. Обрывки её чёрных одежд развевались, словно траурные знамёна…

Соколята подошли с наветренной стороны, поэтому не слышали ничего, кроме журчания бурных вешних вод и шума мельничного колеса.