Сам же маркиз с задумчивым видом рассматривал камень, вправленный в перстень, который украшал мизинец его левой руки. Он поворачивал перед собой сжатую в кулак руку, разглядывая на свет грани бриллианта безупречной чистоты, в которых вспыхивали яркие искорки отражений нескольких десятков свечей огромной люстры.

– Но в чём же тогда? – посыпались вопросы со всех сторон. – Разве стрелки часов не останавливаются в полночь? Расскажите же! Расскажите нам обо всём, мадам!

– Дело вовсе не в полуночи, дамы! Всё происходит за три часа до рассвета, – многозначительно прошептала мадам де Бофремон и бросила ещё один взгляд в сторону маркиза. Тот не выказывал видимого интереса к предмету обсуждения, и она договорила, уже не опасаясь того, что её слова будут подняты на смех, а сама она станет предметом для шуток:

– Это произойдёт в четыре часа утра. Я давно заметила, что стрелки всех часов замерли ровно на отметке четыре.

– Час Купидона! – восхищённые романтичным флёром этой догадки воскликнули слушательницы.

– Да, но некоторые часы был обнаружены остановившимися днём, а не ночью, моя дорогая, – поправила её герцогиня де Креки.

Теперь со всех сторон посыпались новые предположения о том, что мог означать выбор именно этого часа. Кто-то напомнил о том, что по древним поверьям этот час был связан со временем, когда над всеми людскими побуждениями правил бог любви, и тем самым не позволил разгореться спору.

– Господин маркиз! Её светлость примет вас, – услышал дю Плесси-Бельер у себя за спиной и, обернувшись, увидел девушку лет двадцати в скромном платье, единственным украшением которого была тонкая полоска фламандского кружева поверх белого отложного воротничка.

– О, мадемуазель Элоиза! Примите мои комплименты. Вы как никогда очаровательны сегодня, – маркиз улыбнулся и подал руку молодой девушке – воспитаннице герцогини де Ланнуа. – Прошу вас, мадемуазель! Ведите же меня!

***

Тихонько прикрыв за собой дверь, Франсуа-Анри мягкой походкой прошёл через всю комнату к уютному креслу возле камина и наклонился к подлокотнику, на котором покоилась тонкая рука хозяйки покоев.

– Я не ждала увидеть вас в столь поздний час, дорогой маркиз. Такое экстраординарное явление! Должно быть, и причины тому тоже необычны? Не так ли, мой дорогой? – герцогиня указала на стул напротив себя.

– Я благодарю вас за то, что вы согласились принять меня, дорогая крёстная!

Повинуясь приглашающему жесту, Франсуа-Анри повесил шляпу и плащ на крючок у двери, снял с перевязи шпагу и поставил её возле камина. После этого он сел на стул и откинулся на мягкую спинку, приняв расслабленную, но не выходящую за рамки почтительности позу.

– Вам следовало бы проявить больше усердия, мой дорогой. Я имею в виду ваши старания в ухаживании за дамами. Ваше появление в приёмной её величества всякий раз вызывает переполох. Но ещё больший хаос начинается после вашего ухода, – в голосе мадам де Ланнуа звучали строгие нотки упрёка:

– Можете не сомневаться, мой дорогой, всех дам интересуют вовсе не остановившиеся стрелки часов. И даже не скандальные кражи в комнатах фрейлин королевы.

– Так может быть это и к лучшему? – попробовал отшутиться Франсуа-Анри, тут же заслужив осуждающий взгляд герцогини.

– Нет, не лучше. Если кто-нибудь из дам, хотя и случайно, но по глупости выскажет подозрение в том, что вы появляетесь здесь только ради встречи со мной, то новых сплетен и пересудов вам не избежать. И всё это неминуемо породит новые кривотолки. И главным образом, мой дорогой, это будет касаться вас и вашей роли в этих событиях. Тогда о соблюдении тайны, даже толики секретности и говорить не придётся.