Для тех, кто сейчас вытаращил глаза в точности, как это сделал я в том апреле 1994 года: Сеул – это столица Южной Кореи. Нет, я это знал, конечно, однако не подозревал, что Южная Корея очень далеко обошла всех в мире по качеству пластической хирургии. Да, представьте! Не пижонистый Париж, не чинная Женева, ни крикливый Лос-Анджелес, не дешевые Афины (там даже самая сложная подтяжка стоит всего тысячу баксов), а тихий, вежливый Сеул впереди планеты всей в деле восстановления красоты и молодости.

Ну что ж, я послушался Гнатюка (я уже привык его слушаться беспрекословно) и отбыл в Сеул, порадовавшись, что у меня отличный английский (опять же – по настоянию моего приемного отца). Прожил я там четыре года, научился всему, чему следовало, причем мое увлечение биологией мне немало тут пригодилось, помогло усовершенствовать мое ремесло пластического хирурга, а потом я прямиком прилетел в Нижний, где Гнатюк обрисовал мне мое будущее – вернее, то, ради чего он вкладывал деньги в мое образование и мое обучение этому тонкому, ювелирному, этому живому ремеслу.

С утра позвонила Инна, и Алена едва узнала голос подруги – таким он был жалким, несчастным и больным.

– Привет! – прогундосила Инна. – Ты там как, жива?

– Я-то да, – сообщила писательница. – А ты?

– Местами, частично. У нас, Тюлениных, такой грипп образовался – причем откуда ни возьмись! Вроде бы и не общались ни с кем, а вчера утром у меня горло жуткое, у мужа нос распух, и температура, и озноб…

– То есть что, ветром надуло? – недоверчиво спросила Алена. – Если не общались ни с кем, откуда гриппу взяться? Он, сама знаешь, заразная болезнь. А вы, Тюленины, наверное, простудились просто-напросто. Небось Ленька ходил на речку, на льду лежать, сонных рыб смотреть, а ты гоняла на лыжах до седьмого пота?

Ничего не сказала Инна, лишь в ответ тяжело вздохнула. И это было доказательством того, что Алена очень хорошо знает своих ближайших друзей.

– Ну что ж, – сказала писательница Дмитриева ехидно. – С наступающим днем рождения тебя, дорогая подружка Инна! Таким образом, наш банкет откладывается до будущего года. Чувствуется, ананас придется съесть мне самой. И шарфик розовый я себе подарю. Себе, любимой, и себе, что характерно, здоровой!

– Это не по-товарищески, Ленка, – просипела Инна, и Алена поняла, что подруга смертельно обижена. Иначе бы ни за что не назвала ее этим ненавистным именем! – Мы, Тюленины, не виноваты, что такой морозяка был. Ну ладно, ананас ты съешь, так и быть, спишем это на форсмажорные обстоятельства, а шарфик не вздумай износить! Один раз разрешаю надеть на какую-нибудь чумовую свиданку, а больше – ни-ни! Кроме того, я ведь нас, Тюлениных, знаю. Через недельку мы уже будем вполне в норме, так что ты все-таки рассчитывай к нам приехать. Напразднуемся вволю! Это ведь заранее день рождения нельзя отмечать, а позднее – сколько угодно. Кстати, тут соседи хрюшку колоть собрались. Помнишь их кровяную колбаску? Грозились снова ее приготовить и нас угостить. Так что все, что ни делается, все к лучшему!

Алена содрогнулась. Нет ничего на свете вкуснее кровяной деревенской колбасы с гречневой кашей. И ничего нет страшнее для девичьей стройности… Причем удержаться от соблазна и не поесть этой колбаски совершенно невозможно. Но, может, повезет, и Инна с Ленькой проболеют дольше, чем неделю? И их отпуск кончится, и они будут вынуждены вернуться домой? И Алене не придется ехать в деревню, чтобы подвергнуться этому жуткому колбасному искушению?

Хотя, с другой стороны, что им мешает привезти кровяной колбасы с собой в город? Нет спасенья, нет спасенья…