Попытки заарканить спонсора окончились ничем. Сыскался, правда, один банкир, который прямо с порога не послал его куда подальше. Почесал лысую башку, прикинул что-то и, наконец, хрюкнул скептически:

– о'кей – положим, вложусь я в эту твою мутоту. И, скажем, надыбаешь ты свой Китеж-таун. Ну? И дальше чего? Ты там себе монографию-хренографию сбацаешь, а мне с того что за прибыток? Большое русское мерси от широкой научной общественности?

Глеб пожал плечами. Он не знал, какой прибыток мог принести этому борову белокаменный город Китеж. Боров подсказал:

– Вот, к примеру, смогу я твой Китеж-сити приватизировать? Причём – за недорого – как бросовые земли под водоемом, не имеющим хозяйственного и природоохранного значения?

– Приватизировать? – удивился Глеб. – А зачем?

– Это уж – моя забота, зачем! – хмыкнул спонсор. – Музей там забацаю. Единственный в мире, полный эксклюзив! С экскурсиями на мини-подлодке. Для желающих – погружение с аквалангом в сопровождении гида-инструктора. За отдельную плату – возможность побрякать там в колокола. Представляешь? Да на твои подводные терема будут слетаться тугие кошельки хошь из Японии, хошь из Штатов!

Он ещё минуту посопел, покрутил колесики в лысой черепушке – и выдал резолюцию:

– В общем, так, светоч знания! Представляешь мне бизнес-план подводного туристического и торгово-развлекательного центра по полной программе. Мои орлы его обмаракуют – и тогда вернемся к нашему базару!

Устраивать из легендарного града новый Диснейленд Глеб не собирался. На сём он прекратил «хождения в капитал» и упрямо выпятил фамильную челюсть: «Ещё не вечер! Подождём, пока подвернётся случай!». И вот случай, кажется, подвернулся…

(Москва, 20.. год)

Его самолетик вломился в клочковатые облака. Видимость упала почти до нуля, но это не страшно: путь к «своему» эсминцу он найдёт и с завязанными глазами. Сегодня – главный праздник всей жизни. Его последний вылет. И топлива – только на дорогу «туда». Оттуда дороги уже не будет.

Это высокая честь – подарить свою жизнь императору, венценосному Микадо. И он, Мурасаки Хироси, выполнит долг с честью, как подобает сыну древнего самурайского рода.

Пробил покров облаков – и сразу увидел цель: ненавистный эсминец янки. Наконец, эти надутые индюки заметили приближение его самолета-торпеды, одинокой бабочки над пасмурным океаном: все зенитные пушки, все пулеметы нацелились в небо, истерически изрыгая огонь. Вспышки, расцветающие на окончаниях дергающихся стволов, очень красивы. Они напоминают розовые лепестки сакуры, уносимые порывом тайфуна. И залпы эти так же бессильны против него, лейтенанта 3-й эскадрильи сводного отряда императорских лётчиков-камикадзе, как нежные лепестки, влекомые ветром.

Вот он, серый борт корабля американских ВМС. Сейчас я пробью эту мертвую сталь! Пропорю холодную броню корпусом своей машины, собою, своим сердцем и своим кендзё – несгибаемым духом самурая. Здравствуй, прекрасная смерть во имя великого императора, во имя любимой Страны Ниппон!

Нет: это – не смерть. Это – другая жизнь, другое время и другой самолет. Я – Шарль (Ашот) Меликян, француз армянского происхождения, антиквар и искусствовед с мировым именем. Вылетел Боингом «Эр Франс» из залитого огнями аэропорта Орли и уже через три часа приземлюсь на бетонном поле «Шереметьева». Я везу подписанный мною договор. Долгожданный договор, который полтора года уточнялся с российским Министерством культуры. Но почему в сердце нет радости, почему так тревожно? Что: опять в затылок дышат эти корректные бандиты, которые норовят выкрутить мне руки, поставить под свой контроль? Не дождутся, моя коммерция всегда была свободна от грязи!